— И сбывается?
— Вы знаете, Даня (она так называла меня), как ни странно, на вашей сирени я загадываю одно-единственное желание. Уже который год. И оно непременно сбывается. Так что берегите эту сирень. Она в некотором роде — мой талисман.
— А что вы загадываете, если не секрет?
— Секрет, безусловно! Хотя и довольно предсказуемый. Какое может быть желание в моем возрасте?! К тому же при моем абсолютном одиночестве.
— Если вас это утешит, Марианна Кирилловна, я тоже абсолютно одинок.
— Ну что вы, Данечка. В вашем возрасте человек не бывает одиноким, даже если он совсем один. У вас — еще много будущего и совсем мало прошлого. Тогда как у меня — все наоборот. К тому же на природе человек не бывает один. Он бывает один лишь в большом, очень большом городе. Вы не согласны?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Я не жил в большом городе.
— В таком случае вам вдвойне повезло.
— Но ведь вы можете приехать навсегда к нам или еще куда-нибудь, поближе к природе и подальше от одиночества.
— Да, могу. — Костюмерша на минуту задумалась, слегка поморщив и без того морщинистый лоб. — Как странно бывает, Даня. Уехать из большого города, по сути, гораздо легче, чем приехать и устроить в нем свою жизнь. И тем не менее в основном все приезжают…
— Ну, будьте же тогда исключением. Счастливым исключением.
— Данечка, Даня, — Марианна Кирилловна легонько похлопала меня по небритой щеке. — Живешь в основном там, где жить привыкаешь. Даже если привыкаешь к самому дурному. И потом, — она неожиданно рассмеялась и даже помолодела, — кому мне здесь шить костюмы? Ваше зверье, ваши пернатые и эта моя сирень в костюмах не нуждаются. Они совершенны. В костюмах нуждаются люди. Вы заметили, как часто любим мы менять одежду? Это потому, что не уверены в себе. А те, кто становится артистом, не уверены и недовольны втройне. И пытаются это компенсировать игрой в чужие жизни… Зверям и птицам это не нужно. И вам, Данечка, наверно, тоже. Вы все время, сколько я вас знаю, в одном и том же оперенье. Вы, как они… И все же, право, жаль, что я так и не сошью вам костюм лесного бога.
— Идемте, Марианна Кирилловна, я вам покажу лесных богов. Они не нуждаются в костюмах. И совсем на меня не похожи.
И в который раз мы шли прогуливаться по лесным тропам. Я рассказывал о цветах, деревьях, птицах и зверях. Об образцовых лесосеках, на примере показывая, как рубить лес с минимальным ущербом для него. Жаловался на самовольные порубки, на браконьеров. С пылким убеждением говорил о том, что хорошо знал. Лес был моим домом, где я родился в семье лесника. И, наверное, умру здесь… Так мне тогда казалось. А потом я слушал Марианну Кирилловну, которая с не меньшим вдохновением рассказывал об огнях Большого города. О его кознях, его недружелюбии, его страхах. И мне казалось, она очень тоскует о нем.
— Как странно, Данечка, там выживают, а здесь живут. Хотя, казалось бы, по логике вещей и природы, все должно быть наоборот. И все-таки жить бы мне хотелось только там. А вот умереть…
Мы остановились но пригорке, усыпанном белыми ромашками. Солнце медленно уплывало вниз, за горизонт, оставляя красные полосы на мягком лиловом небе. Бабочки кружились возле цветов и звонко стрекотали кузнечики. Мне запомнился этот вечер, и этот закат, и это прощание. Тогда я еще не знал, что навсегда.
— А вот умереть, — задумчиво повторила Марианна Кирилловна, — наверно, я бы хотела здесь. Могилы людей должны быть рассыпаны по полям, лесам, возможно, морям. Это как-то естественнее. Только не в городах. На природе смерть выглядит вовсе не страшной и даже логичной. А в городе нужно жить и выживать. Вы не находите?
Я пожал плечами, собираясь уже возразить, но она прервала меня:
— Не отвечайте. Вам еще рано думать о смерти. И все же умереть здесь было бы верным. Здесь каждый день что-то рождается, что-то умирает, но это не выглядит трагедией. Напротив, это предстает панорамой вечной, беспрерывной жизни.
— Пожалуй, — согласился я. И наклонился возле зеленого лопуха, на котором уютно примостилась маленькая желтенькая букашка. — Этому жучку жить всего один день.
Марианна Кирилловна наклонилась вслед за мной, внимательно разглядывая насекомое.
— Подумать только. Всего один день! Впрочем, этого бывает достаточно, чтобы ощутить всю полноту жизни. А бывает — и всей жизни мало, чтобы ее понять.
— Приезжайте на следующий год, Марианна Кирилловна. Я вас буду ждать.
Ее морщинистые щеки запылали. И она мило улыбнулась.
— Спасибо, Даня. Как ни странно, но вы, пожалуй, единственный человек, кто меня где-то ждет. Вот видите, мне не хватило целой жизни…
Подул легкий ветерок, букашка соскользнула с лопуха и растворилась в зеленой траве. Солнце по-прежнему катилось все ниже и ниже, оставляя за собой на небе алые следы.
А на следующий год, когда я принес охапку сирени в ее номер, маленькая шустрая горничная сказала, что Марианна Кирилловна не приедет.
— Не понял, — машинально ответил я, ставя цветы в трехлитровую банку.
— Да умерла твоя костюмерша. Царство ей небесное. — Горничная проворно перекрестилась.
Я сидел в номере Марианны Кирилловны, тупо уставившись на цветы.
А ведь мне казалось, что так будет из года в год — она приедет и увидит на тумбочке пышный букет сирени. Я по-прежнему слышал ее приглушенный тихий голос: «Данечка вы так похожи на лесного бога».
Я-то думал, что законы жизни везде одинаковы. Что за зимой идет лето, за дождем — солнце, и на голых ветках появляются почки. А потом все умирает, чтобы родиться вновь. Но Марианны Кирилловны уже не будет никогда. Ее похоронили в большом городе, хотя она и считала это нелогичным. Мне почему-то все время казалось, что похоронена она именно здесь, в этих местах. Возможно, потому, что я оказался для нее единственным близким человеком на этой земле. Единственным, кто ее по-настоящему жалел и любил. Я вдруг понял, что могилы не там, где похоронен человек, а там, где его всегда будут помнить.
Вечером я сидел в сторожке и поминал домашним калиновым терпким вином свою костюмершу.