Третий, наиболее интересный член нашей кафедры, профессор Николай Павлович Грацианский, тоже был яркой личностью. Небольшого роста, изящный, худощавый, весь какой-то легкий и вместе с тем суховатый в обращении, он не располагал к себе, как Сергей Данилович, и не обладал величественностью и монументальностью Евгения Алексеевича. У него было тонкое, красивое и интеллигентное, но не очень доброе лицо, пронзительные, небольшие серые глаза с прищуром. Его красивый рот обрамляли аккуратные, чуть тронутые сединой усы. Николай Павлович был несколько желчен, раздражителен и часто язвителен. Попасться к нему на язычок было страшно.
Яркий, талантливый лектор и прекрасный, хотя и очень строгий и взыскательный преподаватель, он стал блестящим исследователем и знатоком источников. Экзамены ему было сдавать страшно, но учил он очень хорошо, школил своих не очень многочисленных учеников как следует, и почти все они выросли хорошими учеными. Его перу принадлежала превосходная книга об аграрной истории раннесредневековой Бургундии[19], сделавшаяся событием не только в нашей, но и во французской медиевистике. Правда, у нас эта книга вышла с гнусным предисловием, в котором автора поносили как последыша буржуазной историографии, поклонника весьма консервативного австрийского историка Допша. Так что, непонятным оставалось, зачем надо было выпускать эту книгу. Из всех членов нашей кафедры он, по-моему, наиболее скептически относился к тому, что происходило в стране, хотя и старался этого не показывать. По горькой иронии судьбы в год окончания Великой Отечественной войны, в 1945 году, он в расцвете творческих сил был при странных обстоятельствах убит по дороге на свою дачу возле Наро-Фоминска. Нашли его спустя сутки после исчезновения без каких-либо признаков ограбления. Расследование, которое велось на уровне КГБ, ни к каким результатам не привело (во всяком случае, об этом ничего не сообщалось). Были предположения, что убийство носило политический характер и совершили его какие-то прибалтийские националисты: незадолго до этого, сразу после окончания войны, Николай Павлович ездил в Прибалтику, где было неспокойно, с лекциями о немецкой агрессии в эти земли в средние века. Возможно, поездка была воспринята как русификаторская акция и вызвала столь жесткую реакцию. Но это только предположение.
На кафедре с самого начала работал и Владимир Михайлович Лавровский, милейший, добрый и благородный, но немного смешной человек. Он был большим специалистом в области аграрной истории Англии XVII–XVIII веков, а также истории английской революции. Побывав одновременно с Евгением Алексеевичем в Англии, он выпустил в 1938 году (если не ошибаюсь) превосходную книгу по истории парламентских огораживаний в Англии XVIII века[20], получил за нее докторскую степень.
В.М.Лавровский был энтузиастом истории, занимался ею со страстью, так же как и преподавал. Он любил своих учеников и опекал их, как наседка цыплят, чего не делали другие наши учителя, предпочитавшие, чтобы мы сами находили свой путь в науке. Небольшого роста, коренастый, очень подвижный и живой, В.М.Лавровский читал лекции и спецкурсы очень темпераментно. В частности, я слушала его курс по истории английской революции, который, несмотря на частые повторения и, может быть, излишнюю экспрессивность, не терял своей увлекательности и глубины содержания. Вел он и семинар, тоже по истории английской революции, имел много учеников. Он был несколько наивен, до предела чистосердечен и порядочен, возмущался всякой несправедливостью, ратовал за правду. Но мне казалось всегда, что его нельзя назвать человеком большого ума, в отличие от Косминского, Сказкина, Грацианского, хотя несомненно он оставался человеком больших способностей, был неплохим музыкантом и страстным альпинистом, ежегодно отправлялся в горы. Может быть, с чистых горных вершин он и приносил свою наивность и простодушие.
20
Лавровский В.М. Парламентские огораживания в Англии конца XVIII — начала XIX веков. М., 1940.