В школу я пришел в начале ноября, предварительно солгав врачу, что до этого не мог прийти. Врач был в запое, и ему было плевать, что и как. Он просто расписался, поспрашивал, я, разумеется, поднял давление, пожаловался на астению и так далее. Все прошло успешно. Еще бы врач по профессии неудачно соврал…
Учителя особо не спрашивали, почему меня не было. Лишь классный руководитель кратко поинтересовался:
– Таня уехала? – спросил он.
– Да, – с трудом выговорил я.
– Как себя чувствуешь?
– Неважно...
– Ну, ничего, время лечит, как говорится. Если нужна будет помощь или совет – не стесняйся.
В маленьких школах все на виду и поэтому все друг о друге знают. Наш классный руководитель сам по себе был заботливым и поэтому его реакция меня не удивила. В классе меня восприняли с сочувствием, особенно женская половина. Я сидел один, поглядывал иногда в сторону пустого стула и тут же злился. Ненависть охватывала из-за того, что та компания не дала мне попрощаться с Таней. Мстить, конечно, было не лучшим делом, но чем-то я должен был себя занять, куда-то выплеснуть энергию. Совесть меня не мучила бы, потому что мне были плохо понятны чужие чувства, я знал их больше на уровне своих посредством ассоциаций. Не зря же иногда пациенты кидались на меня во время переноса в психоанализе. Это нормально, когда больные люди лечат других больных, стараясь сделать их здоровыми.
Первое время было очень сложно жить в одиночестве. Я привык к Тане, а в прошлой жизни – к детям. Меня раздирала тоска. В один из вечеров я задумался: а не потому ли я живу эту жизнь заново, что в прошлой отказался от любви? Вспомнились слова С.Н. Лазарева о любви, что ее нельзя убивать в себе, нельзя жить ради денег. А что в итоге? В моей голове родилось сомнение: а не уехать ли вслед за Таней? Но аргументов было недостаточно. Люди по природе своей неуверенные существа, им нужен тысяча и один повод, чтобы решиться на что-то.
Спустя некоторое время я встретил Женю. Он был один и сам подошел ко мне.
– Здорово! Ты не обессудь, что так вышло. Видит Бог, я не хотел, чтобы так получилось, – протягивая руку, произнес он. Я пожал руку в ответ, кивнул, что все в порядке, и он продолжил:
– К сожалению, твой подарок я не смог забрать, но вот записку уберег. Уже, наверное, месяц с собой ношу, – протягивая ее мне, продолжал он. – Ты, если что, обращайся, я тебе помогу, – с этими словами он развернулся и ушел, не дожидаясь моего ответа. Видимо, понимал, что ожидать нечего, а может, просто нервничал и не решился что-то услышать в ответ, чувствуя свою вину.
Сам я мыслями был не там, где было мое тело. Я помнил каждое слово, написанное в записке. Специально выучил, чтобы, вспоминая Таню, мог в своей голове представлять, как бы она ее читала. Видимо, не судьба или просто не свезло. Я вспоминал, как писал записку, вспоминал, сколько эмоций в нее вложил, и как было тяжело написать что-то красивое. Короткое послание, в котором заключен смысл жизни двух маленьких людей. Представляя, что она читает ее, я мысленно повторял: «Целую жизнь я прожил так, словно у меня будет вторая попытка. И вот жизнь прошла, а я, словно опьяненный, стою в нерешительности и пытаюсь сказать те слова, которые ты не просила меня говорить, но каждый день повторяла сама…».Не выдержав, я пошел к школе, чтобы пробежаться. Мне это было нужно, чтобы выплеснуть эмоции и не натворить бед.
Возвращаясь домой, я увидел в почтовом ящике письмо. Оно было от Тани. Меня поражало, как же жизнь любит сваливать все в кучу! Ты еще не пережил первую новость, как в твою жизнь уже врывается вторая. Я был рад, что наконец-то пришла весть, и несчастен от того, что не знал, чего ожидать. Накидываться на письмо я не стал, принес его домой, положил на стол, походил кругами, но не тронул. Я специально ждал вечера, потому что вечером эмоции сильнее, и, чтобы все выплеснулось сразу и разом стало легче, я ждал.
Вечер пришел, время до него тянулось мучительно долго, но я справился. Взял свечку, спички, записку, письмо и немного благоразумия, чтобы на эмоциях не сделать какой-нибудь дикости. Зашел в гараж, сел в машину на заднее сидение, зажег свечу. С дрожью открыв конверт, я вытащил письмо. Из него выпала фотография Тани. Я улыбнулся ее изгибам губ, выждал некоторое время и начал читать.
«Привет, мой родной! Столько всего накопилось, но я даже не знаю, с чего начать. Наверное, с того, что было очень больно, что ты не пришел. Я ждала, хотела поцеловать тебя напоследок, всех задержала, а все зря. Не знаю, что с тобой случилось, и это сильно меня тревожит. Может, ты проспал? Или заболел? Что-то случилось? Напиши обязательно, почему не пришел. Я очень за тебя переживаю.
Пока мы ехали, я вспомнила, как мы вдвоем однажды разжигали костер, и ты себе нечаянно поджег рукав. Это, наверное, единственный раз после отъезда, когда я действительно смеялась. Ты еще тогда немного обжегся, а я поцеловала место ожога, и ты мне сказал, что теперь не больно, хотя я после узнала, что тепло моих губ обжигало. Глупая я, не то что ты! И почему не сказал? Впрочем, это не так важно. Главное– мы были вместе, и я рада, что мы есть друг у друга.
Доехали мы без происшествий. Тут все на немецком языке, и я немного теряюсь: это совершенно другой мир, не то что Россия. Словно я попала в кино, которое мы как-то смотрели. Все строго, немного холодно, а без тебя я совсем замерзла. Не представляю, как буду без тебя здесь! Я тут никого не знаю и не знаю немецкий. Просто инопланетянка какая-то. Боже, как я соскучилась без тебя! Прошу сил, обращаясь к пустоте, но это слишком тяжело. Я так привыкла, что ты рядом. Как же невыносимо это чувство одиночества! Надеюсь, ты думаешь обо мне и ждешь этого письма. С этим переездом я стала какой-то неуверенной. Все новое и необычное, сложно быстро перенастроиться.
Что ж, я написала уже много, пора заканчивать. Как будут новые вести, я сразу же напишу. Сильно люблю и безумно скучаю, жду не дождусь письма и прошу у неба встречи! Пожалуйста, дай мне знать, что МЫ существуем и обязательно встретимся и будем всегда вместе!
Твоя Татьяна»
Прочитав письмо, я провел пальцами по фотографии, в горле у меня появился комок, глаза заблестели от слез. Прижав ноги к себе, я достал ту самую записку, которую хотел ей передать, и поднес к пламени свечи. Она медленно начала гореть, а я повторял про себя строки, что были на ней написаны.