Олег не помнил, как они доехали до села, в котором находилась психиатрическая лечебница, как санитары помогли ему застелить постель. Потом его погрузили в глубокий медикаментозный сон, дающий возможность отдохнуть растерзанному алкоголем мозгу. На протяжении первых трех суток, в промежутках между капельницами, он постоянно спал, накачанный лекарствами.
На четвертый день его, оглушенного снотворными препаратами и ослабевшего от бескормицы, повели на прием к лечащему врачу. Олег ступил в тесный, темноватый кабинет. Перед ним за столом сидел коротышка в застиранном до желтизны халате, с потной, лоснящейся лысиной и с бородкой клинышком, которую доктор беспрестанно любовно оглаживал жирной рукой. Маленькие глазки едва просматривались за толстыми линзами очков в металлической, давно вышедшей из моды, оправе. Округлым движением руки психиатр предложил Олегу сесть.
- Располагайтесь поудобнее, Олег Николаевич, - дружелюбно молвил доктор на чистом русском языке, в котором буква «г» звучала все же мягко, по южно-русски, и придвинул к Олегу початую пачку дешевых сигарет, - курите, если желаете. Сам я курильщик отчаянный, все никак не могу избавиться от этой вредной, чрезвычайно пагубной привычки. Видно, так и умру с сигаретой во рту!
Кстати, разрешите представиться. Я ваш лечащий врач, Михаил Иванович Ворожейкин. Поверьте, для меня большая честь пользовать такого знаменитого пациента, как вы! Я сам, так сказать, являюсь поклонником вашего дара божественного, таланта; все книги, вами написанные, имею в своей домашней библиотеке!
Ворожейкин изъяснялся витиевато, старорежимно и пафосно, но Олег решил, что это свойство его специфической профессии. Дискомфорта от преувеличенных комплиментов Зеленский не испытывал; общее скверное состояние не позволило ему адекватно реагировать на неумеренно бурный восторг лечащего врача при визите, в общем-то, заурядного пациента, говорить о каком-то «величии» или общественной значимости которого можно было только при наличии симптомов, сильно смахивающих на шизофрению. Зеленский подрагивающими пальцами вытащил сигарету из полусмятой пачки и закурил с наслаждением. Сквозь броню линз очков маленькие глазки психиатра внимательно изучали пациента:
- У нас с вами, Олег Николаевич, еще будет немало времени, чтобы побеседовать всласть, так сказать, об изящной словесности, к которой я питаю слабость необъяснимую. А сейчас позвольте мне приступить к своим профессиональным обязанностям?
Надеюсь, что после случившегося вы не будете пить больше?
- Больше – не буду, меньше – нет, - ответил Олег.
Ворожейкин с каким-то отчаянием даже всплеснул короткими ручками:
- Не время сейчас каламбурить, не время! «Delirium tremens», то есть, белая горячка – это серьезное предупреждение.
Он с таким значительным выражением произнес - “Delirium tremens”, что Олег сразу невольно проникся к нему уважением и доверием.
- И в чем же смысл предупреждения? - осмелился спросить оробевший Зеленский.
- Это значит, что каждый следующий запой будет заканчиваться у вас алкогольным делирием, то есть психозом с галлюцинациями. А печальный финал – алкогольная энцефалопатия! - тоном учителя, растолковывающему нерадивому ученику прописные истины, проговорил Ворожейкин.
- А что означает эта хреновина? Извините, доктор, термина не запомнил.
- Не буду утомлять вас, дорогой, научными формулировками, но по-простому – это деменция, слабоумие. Я был бы крайне удручен, Олег Николаевич, если бы это с вами случилось! Вы еще способны одарить человечество (при словах «одарить» и «человечество» у Олега сразу заболел коренной зуб и произошел неприятный спазм кишечника) своими незаурядными произведениями! И я надеюсь насладиться еще не одной вашей книгой, - тараторил словоохотливый врач. - А то еще есть Корсаковский психоз – полный распад личности. Разве вам это надо, Олег Николаевич? Безусловно, не надо!
Доктор явно не врал и не пугал по долгу службы. Перспектива существовать с высушенными мозгами и слюной в углу рта совсем не привлекла Олега. Ему это было не надо.
Дружелюбный Ворожейкин решил напоить своего пациента хорошим чаем; тот тепловатый раствор-бурда, который подавали в столовой, чаем можно было назвать, лишь имея сильное воображение. Хлопоча в глубине захламленного бумагами и книгами кабинета, позвякивая чайными принадлежностями, врач подавал периодически голос:
- Давно пьете, уважаемый Олег Николаевич?
- Со студенческой скамьи приобщился, но плотно взял стакан в руки лет в тридцать-тридцать пять, - честно признался Зеленский.
- Судьба нашего поколения эпохи «застоя, - прокомментировал психиатр. Но тут же поправил себя, - ну, не всего поколения, конечно, но – многих, очень многих достойных!
Олегу, скорее всего, показалось, что после этой фразы врача он услышал глубокий вздох.
- А отчего пить изволите, дражайший? - полюбопытствовал доктор.
- Тоска! - просто ответил Олег.
Ворожейкин изумленно выскочил из глубины кабинета:
- Как это мудро! Как правдиво! А то болтают про неразделенную любовь, про преследования на службе и прочую ерунду. Тоска – вот причина бед наших! Умничающих людей много, умных – мало! Я заочно по вашим книгам справедливо считал вас тонко чувствующим человеком, а теперь, познакомившись лично, проникся к вам симпатией необыкновенной!
Олег добавил:
- А запоями стал пить лет десять назад. Это – мой бич! Сил хватает максимум на две недели, потом я – труп!
- Избавим мы от этого вас, Олег Николаевич, избавим! У меня имеется собственная секретная методика лечения дипсомании, не одобряемая моими коллегами-консерваторами, но ради вас я готов рискнуть своей репутацией и применить ее на практике, - самоотверженно предложил Ворожейкин.
- Стоит ли уж так рисковать, доктор? - осторожно возразил Зеленский, думая, прежде всего, не о жертве, на которую готов был пойти его лечащий врач, а о том, что «секретная» методика, похоже, сырая и необкатанная, а то и вовсе запрещенная, и результат ее применения, скорее всего, непредсказуем.
- Стоит, стоит! Ради вас, стоит, уважаемый Олег Николаевич, чтобы для потомков вы смогли оставить еще немало блестящих и поучительных книг! - не без патетики воскликнул врач, не оставляя Олегу никаких шансов воспользоваться пусть и неэффективным, но более традиционным способом.
Тут как раз подоспел чай. В деле приготовления настоящего хорошего чая Михаил Иванович Ворожейкин оказался мастаком, каких поискать. Это была не слабо окрашенная желтоватая жидкость - моча молодого здорового поросенка, а истинный «купец», насыщенный, густой, терпкий, ласкающий небо и заставляющий сердце биться ровно и уверенно, располагающий к длительной дружеской беседе.
- Я всегда держу запас листового цейлонского чая для хороших людей, хоть и дорог он становится непомерно, да и достать настоящий непросто, - сокрушенно бормотал доктор, предлагая Олегу к чаю сахар, варенье и мед, - «Ну, как?
- Черен, горяч, крепок и сладок, как поцелуй молодой страстной негритянки!
- Вы всегда так оригинальны в своих сравнениях, любезный, что просто оторопь берет, - смутился психиатр, - а, что, изведали и это - или аллегория, так сказать?
- Какая уж там аллегория! - пожал плечами Зеленский, - Что было, то было. Как говорится, слов из песни не выкинешь.
- Завидую я вам, Олег Николаевич, и талантом вы одарены, и жизнь прожили, видно, нескушную. А что, имеются какие-то отличия в физиологическом плане от остальных представительниц? - еще более конфузливо поинтересовался Михаил Иванович и машинально погладил ладошкой бородку.
- Не знаю, как у остальных чернокожих кубинок, но у моей бестии оргазмы наступали через каждые две минуты, она даже сознание теряла, - честно признался Олег. - Прямо нимфоманка какая-то!