— А это зачем? — упрекнула я. — Посуди, что было бы, если бы ты убил эту сороку.
— А что?
— Ты бы жалел, что поступил плохо, но уже ничего нельзя было бы поправить. Убитые не оживают.
— Никогда-никогда? — спросил он и задумался. — Я однажды убил воробья из рогатки, и мне не было жалко его, — признался он.
Я взяла его за руку и подвела к костру.
— Птиц убивать нельзя, — повторила я.
— Хорошо. А муравьев тоже нельзя убивать?
— Ни в коем случае. Это полезные насекомые.
— Почему же вы тогда убиваете тараканов и мух? — поинтересовался он. И что-то плутовское мелькнуло, словно он поставил меня в тупик.
— Тараканы и мухи переносят заразные болезни, — объяснила я.
Мы бросили в огонь новую охапку хвороста. Тепло стало, уютно. Почему же я раньше не выполнила простой и мудрый совет Елены Яковлевны? Мы вскипятили чай в кастрюле, которая быстро закоптилась. Чай я заварила в фарфоровом чайничке. А в оставшуюся воду, которая кипела, бросила суповой набор.
— Пусть кипит, но несильно, — наказала я. — Суп сварится через двадцать минут. Ты разрешишь мне выкупаться?
— А мне… можно?
— Если ты хорошо плаваешь. Это очень глубокая речка, и возле берега так же глубоко, как и на середине.
— Я совсем не умею плавать, — пожаловался он.
— Тогда подождем до лета, и я научу тебя плавать.
— Я пробуду с вами до самого лета?
— Ты будешь со мной всегда.
— Значит, ты теперь моя мама? — воскликнул он.
Неужели эта истина нуждалась в подтверждении? И как мгновенно и просто далось ему это первое «ты»!
— Да, я теперь твоя мама, — сказала я, не делая на этом акцента, ведь в этом не было ничего от прихоти и одолжения. — Не забывай про костер, — напомнила я.
Разделась и сползла в воду, держась за куст. Берег был вертикальный. Я поплыла, холод сжал меня, забрался внутрь и стал выстуживать. Я едва справлялась с течением. Валерий смотрел на мое единоборство с речкой, забыв про костер. Он восхищался тем, что я хорошо плаваю, и я сделала еще несколько сильных гребков. Вылезла, пробежала по дамбе и встала у костра. Посиневшая кожа впитывала в себя доброе тепло огня. Синь, синь вокруг была какая! Прохладная, прозрачная, беспредельная! Я переоделась в сухое, и мы сели за дастархан. Варево отдавало дымком и казалось от этого еще вкуснее.
Гул разостлался по земле. Над нами плыл самолет, большой, четырехмоторный. Мы запрокинули вверх головы. Большой самолет важно шествовал по большой, бездонной сини. «Ведь умеем!» — подумала я. И чуть в ладоши не захлопала.
— Мама, о чем ты задумалась?
— О том, что у нас впереди.
— Завтра?
— И послезавтра, через много-много дней.
— Через много-много дней будут каникулы. Я никогда не был в пионерском лагере.
Я обняла его и улыбнулась.
— Мы поедем к одной бабушке, — сказала я Валерию.
Я давно собиралась проведать Елену Яковлевну. В последний раз я была у нее в начале лета, и мне хотелось похвастаться Валерием.
— У меня будет бабушка? — удивился Валерий. — Она совсем старенькая?
— Она вообще бабушка, не только твоя, — сказала я. — Она, скорее, твоя учительница.
— А! — Любопытство погасло в ребенке.
Я приготовила Елене Яковлевне в подарок банку меда. Попыталась вспомнить, что она еще любит, и не смогла. Я все еще мало чего знала о ней. Когда я бывала у нее, наш разговор почему-то всегда вращался вокруг моих дел.
— Мама, помнишь, как нам понравилось на Глубокой речке! — напомнил Валерий.
— В следующий раз, маленький, — пообещала я и погладила его по ершистой макушке.
Приснилась мне сегодня Елена Яковлевна. Приснилась под утро, перед самым пробуждением, и от этого сон сохранился в памяти. Она пришла ко мне сама, сама меня отыскала. Обняла и сказала: «Я все про тебя знаю, и я теперь за тебя спокойна». «Кто же вам все рассказал?» — хотела спросить я и не спросила, что-то помешало, я вообще не произнесла ни одного слова, как будто лишилась дара речи от какого-то радостного изумления. Я смотрела на нее и глупо улыбалась. Я знала: сейчас она уйдет, все кончится. Но мига этого, когда она повернулась и пошла, я так и не дождалась. Или проснулась я, или все растаяло, сменилось чем-то другим.
Вдруг я вспомнила, что в прошлый мой приход разговор у нас зашел о том, все ли из задуманного у нее сбылось. Каверзный я задала вопрос, понимаю. Она отвечала рассеянно, невнятно. Я посмотрела на нее с недоумением. Взгляд ее был направлен поверх меня, в безбрежность пространства.