В Перми, конечно, помнят своего знаменитого соотечественника. И хотя творческое наследие «Русских сезонов» впрямую повторить невозможно, есть, наверное, пути вернуть современному зрителю часть тех балетов, что ставила труппа в 20-е годы: «Стальной скок», «Шут», «Лисица», «Свадебка», «Ночь на Лысой горе»… Ведь музыку к ним писали великие русские композиторы. И не забудем: последний балет, над которым работал С. Дягилев, назывался «Блудный сын» (музыка С. Прокофьева). Все-таки гражданин Перми тосковал по родине…
Галина Сергеевна
Уланова
(1909–1998)
Великая русская балерина. В годы Великой Отечественной войны в Пермь был эвакуирован Ленинградский академический театр оперы и балета. Среди артистов театра находилась неповторимая Галина Сергеевна Уланова, тогда еще народная артистка РСФСР, а в будущем — народная артистка СССР, дважды Герой Социалистического Труда, четырежды лауреат Государственной премии (1941, 1946, 1947, 1950), лауреат Ленинской премии (1957), единственная, кому еще при жизни поставили два памятника — один по решению ЮНЕСКО в Стокгольме, другой — в Ленинграде на Аллее Героев.
Свою первую Государственную (Сталинскую) премию Уланова получила в Перми.
НЕОБХОДИМАЯ УЛАНОВА
…Мы живем и работаем в городе, наполненном дыханием героического, вдохновенного труда, труда для фронта, во имя разгрома варваров, во имя торжества человеческой свободы. Это окрашивает в особые, неповторимые тона и наше творчество. Коллектив театра всегда опиичался дисциплинированностью,
трудолюбием. Но ничто не может идти в сравнение с отношением к труду, какое утвердилось среди наших товарищей
теперь.
Галина Уланова. 1942. Пермь
Ее фотографию брали с собой солдаты и офицеры на фронт. Ее именем называли сорта роз и тюльпанов. Ее портреты тиражировали почтовые марки и открытки. В образе «Улановой-Лебедя» отливали статуэтки каслинского литья. Ей, единственной балерине, поставили два памятника еще при жизни, нарекли сенсацией XX века, великой артисткой, самым ярким явлением в истории русской и мировой куль-
299
туры. Пресса писала: «Маловероятно, что нам выпадет такое счастье еще раз — так любить балерину, как любили Уланову…»
Галина Сергеевна Уланова явилась миру на сцене в 1928 году в выпускном спектакле «Шопениана» Ленинградского хореографического училища. А всемирная ее слава достигла апогея в 1956 году, когда Большой театр впервые выехал на гастроли в Англию, где еще помнили «Дягилевские сезоны» и непревзойденных русских прим-балерин — Анну Павлову, Тамару Карсавину, Ольгу Спесивцеву. Большой театр представил зрителям Лондона «Жизель», «Бахчисарайский фонтан», «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетту», где главные партии танцевала неизвестная зарубежной публике Уланова, ставшая вскоре легендой. Вот как описывала триумф Улановой почти полвека спустя «Независимая газета»: «После «Ромео и Джульетты» публика столпилась у служебного входа Ковент-Гарден. Увидев Уланову, устроила овацию, а потом протащила автомобиль с балериной — «нашей Джульеттой», как называла ее пресса, — на руках. Лондон разжег страсти по Улановой. Началась эпоха уланомании.
Уланова стала манией, болью, любовью. Об Улановой писали. Об Улановой говорили… Складывалось такое впечатление, что не было в мире больше балерин, кроме Улановой».
Автомобильный магнат и поклонник балерины Генри Форд III подарил ей «линкольн» ручной сборки, другая поклонница — «пежо» и взяла из-за Улановой псевдоним Анна Галина, а в конце жизни завещала ей личную коллекцию живописи конца XIX — начала XX века, которую Галина Сергеевна передала в дар нашему государству.
В том 1956 году на гастролях Большого театра в Лондоне Жизель и Джульетта Улановой ошеломили зрителей. Такого пробега, такого взлета плаща с хрупких плеч бегущей за ядом Джульетты им никогда уже не увидеть. А видевшие рассказывают: «Когда Уланова-Джульетта бежала через всю сцену за ядом, то из-за оваций в зале оркестра не было слышно! Она ведь не танцевала! Она действительно бежала! И дала тот образ, который стремится к своему несчастью как к счастью. Джульетта стала символом танца Улановой. Ее характерный жест — отторжения тыльной стороной ладони всего этого (не своего!) безумного мира от себя — метафора ее жизни».