Сыновья Утра! Столб крови! Краснокожий Индеец! Она восхищенно смотрела на него, спокойно идущего в воде, красного и светящегося. Словно горящего огнем!
Сыновья Утра! Она в очередной раз хотела было, но снова оставила попытку понять его и стояла, просто ощущая их общность.
То же было присуще его расе. Она и раньше замечала, как индейцы светятся ровным чистым красным цветом, когда на них попадает утреннее или вечернее солнце. Стоя в воде, как языки огня. Краснокожие.
Он ускакал с одним из своих людей. И она смотрела, как он скачет по бровке дороги — темный и неподвижный на шелковистом, гнедом коне. Он любил рыжего коня. В его удивительно прямой и неподвижной фигуре, когда он скакал верхом, была древняя, мужская гордость и в то же время полупризрачность, темная невидимость индейца, слитого с конем, словно они были одного племени.
Он уехал, и какое-то время она чувствовала тоску по его незримому присутствию. Вовсе не по нему самому. Не так даже было важно видеть его, или прикасаться к нему, или говорить с ним. Хотелось лишь чувствовать его.
Но она быстро пришла в себя. Настроилась на его ауру, которая осталась с ней. Как только он уехал по-настоящему и расставание закончилось, его аура вернулась к ней.
Она погуляла по берегу за волноломом. Ей нравилось одиночество — полное одиночество, разделенное с садом, озером и утром.
«Я как Тереса», — сказала она себе.
Вдруг она увидела перед собой длинную, темную, мягкую веревку, лежащую на бледном валуне. Но в душе ее тут же шевельнулась легкая тревога. Это была змея с тусклым узором на мягкой темной спине, лежавшая на большом камне, свесив голову к земле.
Змея, видимо, тоже почувствовала ее, потому что внезапно скользнула с невероятной гибкой быстротой вниз по валуну, и Кэт увидела, как она уползает в нору под стеной волнолома.
Нора была не очень большой. И, заползая в нее, змея быстро оглянулась и выставила свою маленькую, темную, злобную заостренную головку и дрожащий темный язык. Потом она поползла дальше, медленно втягивая в нору темное длинное туловище.
Она заползла внутрь, но Кэт был виден ее свернутый кольцом хвост и лежавшую на нем плоскую головку — словно дьявол, который оперся подбородком на руки и смотрит в амбразуру. Так злобные искры глаз смотрели на нее из норы. Следили, сами оставаясь невидимыми.
И она задумалась о змее, лежавшей в своем укрытии. О всех невидимых тварях, прячущихся в земле. Она спрашивала себя, не мучается ли змея тем, что не способна подняться выше по лестнице творения: не способна бегать на четырех лапах вместо того, чтобы ползать на брюхе?
Возможно, не мучается! Возможно, ей дан свой покой. И почувствовала некую близость между ними.
Глава XXVII
Я!
Она и Тереса навещали друг друга, живя каждая на своем берегу. Между ними установились близкие и нежные отношения, особенно теперь, когда Кэт собиралась на какое-то время уехать.
Озеро было по-осеннему прозрачно и объято покоем. Еще сохранялась влажность, на диких холмах клубилась зелень кустарника. Солнце заливало золотом горы, тени были густые и бархатистые. Зелень почти целиком скрывала скалы и розоватую землю. Яркая зелень сахарного тростника, красные пашни, темные деревья и разбросанные там и тут белые крапинки деревенских домиков. И выше пустошей — зеленые брызги кустарника и торчащие над ним голые серые скалы.
Небо было высоким и чистым. По утрам слышались бой барабанов и разносящийся в хрустальном воздухе голос, возвещавший дневные часы. И всегда день будто замирал, и, после паузы, его великая мистерия продолжала разворачиваться дальше. Вселенная будто распахивалась, бескрайняя и наполненная нежной и хрупкой жизнью.
Было что-то удивительно умиротворяющее даже в полноводном, бледном, голубино-коричневом озере. К берегу направлялась лодка с вогнутым, как жемчужно-белая створка раковины, парусом и острым черным носом, скользящим по воде. Словно лодка Диониса, несущая весть и живую виноградную лозу.
Кэт уже с трудом припоминала сухую жесткую бледность жары, когда вся земля, казалось, отвратительно потрескивала, пыша сухой злобой: как воспоминание, поблекшее и безжизненное, адское.