Ну да, Виллиерс был молод, ему только исполнилось двадцать, тогда как Оуэну перевалило за сорок. Молодое поколение куда практичней в отношении «счастья». Он поехал с ними, чтобы увидеть захватывающее зрелище, но не собирался говорить, что оно захватывающее, пока не увидит собственными глазами. Кэт и Оуэн — Кэт тоже было под сорок — обязаны восторгаться зрелищем из своего рода почтения к самому великому Устроителю зрелищ — Провидению.
— Послушайте! — сказал Оуэн. — Предлагаю попытаться защитить свои зады… — и, заботливо сложив дождевик, постелил на бетонной скамье для себя и Кэт.
Они снова уселись и принялись оглядывать стадион. Они явились рано. На трибунах противоположной стороны темнели, словно пятна редкой сыпи, зрители. Арена прямо под ними, аккуратно посыпанная песком, была пуста, а над нею, на бетонном охвате, огромная реклама шляп с изображением соломенного канотье, какие носят в городе, и реклама очков — дужки сложены, сверкающие, кричащие.
— Где же тогда «Тень»? — спросил Оуэн, выворачивая шею.
На верху амфитеатра, у самого неба, бетонные ложи. Это и была «Тень», где сидели все сколь-нибудь важные персоны.
— О, нет, — сказала Кэт, — я бы не хотела сидеть так высоко, оттуда ничего не увидишь.
— Я тоже! — поддержал ее Оуэн. — Здесь у нас, на «Солнце», куда лучше, тем более что в конце концов не очень-то и печет.
Небо собирало облака, готовясь к сезону дождей.
Время приближалось к трем, народ прибывал, но бетонные трибуны по-прежнему оставались полупустыми. Нижние ряды были зарезервированы, поэтому основная масса людей рассаживалась в средних рядах, так что господа, вроде нашей троицы, сидели более или менее обособленно.
Но это уже была толпа, которую составляли главным образом упитанные горожане в черных тесных костюмах и маленьких соломенных шляпах вперемешку с темнолицыми батраками-пеонами в огромных сомбреро. Те, что в черных костюмах, видимо, были служащими, клерками и фабричными рабочими. Кое-кто привел своих женщин — небесно-голубой шифон, коричневые шифоновые же шляпки и лица, напудренные так густо, что походили на зефир. Некоторые явились всей семьей, с двумя или тремя детьми.
Началась забава. Игра состояла в том, чтобы, сорвав с чьей-нибудь головы жесткую соломенную шляпу, пустить ее, как вращающийся диск, вниз по людскому склону, где кто-нибудь проворный ловил ее и пускал дальше, в другую сторону. Из толпы неслись довольные, насмешливые крики, переросшие в вопли, когда над головами, как метеоры, одновременно замелькало семь шляп.
— Полюбуйтесь на них! — сказал Оуэн. — Разве не забавно?
— Ничуть, — ответила Кэт, на сей раз позволив высказаться своему мелкому alter ego, вопреки воле-к-счастью. — Ничуть не забавно. Просто ненавижу простонародье.
Как социалист, Оуэн возмутился, как счастливый человек, был смущен. Потому что в душе, какая еще оставалась, не меньше Кэт ненавидел все эти простонародные выходки.
— Но как все-таки ловко у них получается! — сказал он, пробуя одобрительно смеяться над забавой толпы.
— Да, очень ловко, но я рада, что это не моя шляпа, — сказал Виллиерс.
— О, это все просто игра, — благодушно сказал Оуэн.
Но ему было не по себе. На нем была большая местная шляпа, выделявшаяся в нижних рядах, отделенных от остальных весьма условно. Он беспокойно ерзал на скамье, потом снял шляпу и положил себе на колени. Но, к несчастью, на загорелой его голове сверкала заметная плешь.
Сзади и выше них, в незарезервированном секторе, сидела большая группа людей. Они уже швырялись всякими предметами. Бам! Апельсин, пущенный в плешь Оуэна, попал ему в плечо. Он обернулся и посмотрел на них сквозь большие черепаховые очки, но пользы это не принесло.
— На твоем месте я бы надел шляпу, — прозвучал сухой голос Виллиерса.
— Да, пожалуй, это будет разумней, — с напускной беззаботностью сказал Оуэн, возвращая шляпу на голову.
Следом за этим на аккуратную и женственную панаму Виллиерса шлепнулась кожура от банана. Он хмуро обернулся, как птица, готовая долбануть клювом, но при малейшей реальной опасности — улететь.
— Как же они мне отвратительны! — не выдержала Кэт.
Тут их внимание отвлекло появление на противоположной стороне, у входа на трибуны, музыкантов военных оркестров с серебряными и медными инструментами под мышкой. Музыкантов было три группы. Главный оркестр расселся с правой стороны на голых бетонных скамьях, отведенных для местных властей. Одета эта группа была в темно-серую форму с розовой отделкой, так что Кэт едва не показалось, что она не в столице Мексики, а в Италии. Группа с серебристыми инструментами и в светло-желтой форме уселась прямо против нашей троицы на верхних рядах, в то время как третий música[1] потянулся налево, на почти пустой дальний склон амфитеатра. В газетах писали, что будет присутствовать президент. Но в нынешние времена президенты редко посещают бои быков в Мехико.