– Не знаю. Быть может, он подозревает, что ты показал мне прием, благодаря которому я его поборол и стал носителем лука. Он очень хотел выйти победителем.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ренэ. – Но неужели он хочет убить меня только за то, что я был виновником его поражения?
– Ах, Та-ла-ло-ко, ты не знаешь, что за человек этот Читта! Недаром зовут его Змеей! И мстит он жестоко. Тебя он возненавидел и думает только о мести.
– Я очень благодарен тебе, Хас-се, за то, что ты меня предостерег, – сказал Ренэ. – Постараюсь, чтобы этот Читта не застиг меня врасплох.
– Слушай, Та-ла-ло-ко, – продолжал Хас-се, – я знаю, что у вас, белых, осталось в форте мало провизии, и всем вам грозит голод. Читта уничтожил все наши запасы, но у индейцев алачуа, к которым отправилось наше племя, есть и маис, и ямс. Если бы кто-нибудь из вас пошел к ним вместе со мной, они, наверное, согласились бы дать вам провизии в обмен на ваши товары. Если пойдет к ним много народу, алачуа испугаются, но если пойдет один человек – и вдобавок мой друг, – они примут его ласково и войдут с ним в переговоры. Та-ла-ло-ко, не пойдешь ли ты со мной в ту далекую страну?
Ренэ не ждал такого предложения.
– Хас-се! – воскликнул он, – Ведь ты сейчас в плену и даже не знаешь, освободит ли тебя комендант форта! Как же можешь ты говорить с такой уверенностью о путешествии в страну алачуа?
Хас-се улыбнулся.
– Можно посадить в клетку человека, но нельзя держать в плену солнечный луч. Если ты согласен идти со мной, я буду ждать тебя завтра, когда взойдет луна, на реке, где аллапата, великий крокодил, спас нас от катши, тигра. Алачуа тебя не обидят, а через месяц ты вернешься к своему народу.
Ренэ не успел ответить, так как дверь распахнулась, и в комнату вошел сержант.
– Уходи, Ренэ. Солнце заходит. Сейчас будет смена караульных, и пленника запрут на ночь. Неужели не надоело тебе разговаривать с этим упрямым дикарем?
Не желая говорить сержанту о своей дружбе с Хас-се, Ренэ очень холодно попрощался с пленником и, уходя, сказал:
– Не знаю, встретимся ли мы завтра. Быть может, я приду, а быть может и нет.
– Ну, конечно, не придешь. Нечего тебе тут делать, – проворчал сержант, запирая дверь и задвигая засов. – Будь я комендантом, я бы не позволил тебе являться на гауптвахту.
Ничего ему не ответив, Ренэ пошел сообщить Лодоньеру сведения, полученные от Хас-се. Весь вечер размышлял он о путешествии в страну алачуа. Предложение было заманчивое, и он не знал, на что решиться.
На следующее утро Хас-се исчез, и нигде не могли его найти. Растерянный сержант доложил Лодоньеру, что в полночь он заглядывал в камеру пленника и застал его крепко спавшим. На восходе солнца он снова зашел к нему, но камера была пуста. Спросили караульных, охранявших ворота и крепостные стены; те заявили, что ночь прошла спокойно, и они ничего не видели и не слышали.
Хотя Лодоньер и не понимал, каким образом пленнику удалось бежать, однако он был доволен, что вопрос о судьбе Хас-се разрешился сам собой.
– Я рад, что твой друг удрал, – сказал он Ренэ. – Мы не знали, что с ним делать, а я не желал ему зла. Жаль только, что я не послал отряд в страну алачуа, о которой он тебе говорил. Быть может, нам удалось бы получить от них съестных припасов. Но теперь без проводника мы не найдем этой страны.
– А не отпустите ли вы меня к индейцам алачуа? – робко спросил Ренэ.
– Тебя, мальчуган? Нет, я не доверю тебе такого опасного дела.
Ренэ начал было его упрашивать, но Лодоньер остался непреклонен.
V. Бегство Хас-се и Ренэ
Разговор с Лодоньером заставил Ренэ призадуматься. Комендант считал путешествие в страну алачуа весьма желательным, но ясно было, что он не позволит мальчику отправиться в путь вдвоем с Хас-се. Однако, по мнению Ренэ, ему меньше, чем кому бы то ни было, следовало опасаться индейцев. Он был другом Хас-се, а кроме того, индейцы считали его сыном доброжелательного к ним Лодоньера и относились к нему с уважением. Мальчику хотелось привести этот довод, но он боялся, что Лодоньер рассердится и запретит ему выходить из форта. Ренэ было уже семнадцать лет, и он считал себя взрослым.
Сейчас он совсем не походил на того мальчугана, который около года назад заливался слезами, прощаясь со старым домом, где прошло его детство.
Был он высокий, стройный и мускулистый. Его лицо, руки и шея загорели под палящими лучами солнца и приняли бронзовый оттенок. Золотистые волосы были подстрижены.
Одевался он всегда одинаково: носил кожаную куртку, короткие штаны, толстые чулки и невысокие сапоги, облегавшие ноги. Симон Оружейник сделал ему легкие стальные латы, которые он надевал поверх куртки каждый раз, когда выходил из форта.
Было у него и оружие: прекрасный самострел, стрелы со стальными наконечниками и маленький, но острый кинжал, висевший у пояса.
Ренэ все утро обдумывал предложение Хас-се и наконец решил принять его. Зная, что Лодоньер его не отпустит, он задумал потихоньку уйти из форта. Он стал готовиться к путешествию: собрал разные безделушки, которые, как он знал, высоко ценились индейцами, а после полудня вынес сверток из форта и спрятал в лесу.
Ренэ, как и все остальные, не понимал, каким образом Хас-се удалось бежать; однако он не сомневался в том, что молодой индеец, верный своему слову, будет ждать его у реки, когда месяц поднимется над вершинами пальм.
В тот вечер месяц должен был взойти около десяти часов. Лодоньер, чувствуя недомогание, рано лег спать, и Ренэ надеялся улизнуть никем не замеченным.
В десять часов он взял самострел, вышел из своей комнаты и с бьющимся сердцем направился к главным воротам форта. Здесь его окликнул часовой. Ренэ сказал пароль, и солдат узнал его, но наотрез отказался пропустить.
– Ступай домой, мальчуган, – сказал он. – После побега пленника нам строго-настрого запрещено выпускать вечером кого бы то ни было из форта.
Эта первая неудача привела Ренэ в замешательство. Он не знал, что делать. Перелезть через крепостной вал? Но караульные могли открыть по нему стрельбу. По ту сторону вала тянулся ров, и выбраться из него было нелегко. Присев на лафет пушки, мальчик задумался. И чем дальше он думал, тем меньше оставалось у него надежды на побег. Нет, не удастся ему уйти из форта и встретиться в назначенный час с Хас-се!
Вдруг загудел большой колокол, висевший у ворот. Ренэ насчитал десять ударов: значит, было уже десять часов. Затем раздались мерные шаги и бряцание оружия: шла смена караула. Мальчик сидел так близко от ворот, что до него донеслись голоса часовых. Узнав ворчливый голос своего друга, Симона Оружейника, он понял, что тому поручена охрана главных ворот.
Сменившиеся часовые прошли очень близко от того места, где находился Ренэ, но не заметили его в тени, отбрасываемой пушкой. Когда замерли их шаги, мальчик вздохнул свободнее. Не вставая с лафета, размышлял он о том, к какой уловке прибегнуть, чтобы обмануть старого Симона и выбраться из форта.
В тишине раздались стоны и заглушённые проклятья. Положив на землю самострел, Ренэ быстрыми шагами направился к воротам. Остановился он, когда Симон Оружейник сердито его окликнул.
Ренэ сказал пароль и добавил:
– Это я, Ренэ Дево, ты не узнал меня, Симон? Я услышал, как ты стонешь, и пришел узнать, что с тобой.
– Плохо мне, мальчуган, – отозвался старый солдат. – Кажется, и меня не минует лихорадка, которая треплет наших людей. С утра мне нездоровится, все кости ноют. Добрый господин Ле Муан дал мне лекарство, которое успокаивает боль. Принимать его нужно перед приступом лихорадки, но я думал, что приступ еще не скоро начнется, и оставил пузырек с лекарством в кузнице, а сейчас мне становится все хуже и хуже. Послушай-ка, Ренэ, не сбегаешь ли ты в кузницу и не принесешь ли мне пузырек?
– Рад тебе помочь, Симон, – ответил мальчик, который напряженно думал в то время, как старик повествовал о своей болезни. – Но мы сделаем не так, как ты говоришь. Ступай сам за лекарством; ты знаешь, где оно лежит, и найдешь его скорее, чем я. А кроме того, ты должен одеться потеплее, потому что ночь сегодня холодная. Пока ты не вернешься, я буду сторожить у ворот и, клянусь тебе, никого не пропущу.