— Я его сразу узнал. Упрямый мальчишка и такой же настырный, как был.
— Само его имя об этом говорит. Нет, он ничуть не изменился, куда там! А где твой чемодан, братец? Нам сказали, что ты полгода назад вышел из тюрьмы. Где ты пропадал? Почему не приехал к нам сразу? Уж не собираешься ли ты снова заняться политикой? Бедный брат! Ты и представить себе не можешь, как нам тебя не хватало все эти годы. Ты видел Мартина?
— Не спрашивай! Помоги-ка лучше перенести его. Я видел из автобуса, как он упал в канаву. Он мертвецки пьян. Боюсь, не расшибся ли он.
— И так он пил все время, пока тебя не было. Каждый день я жду какого-нибудь непоправимого несчастья. Вот уж проклятье-то!
— Если мы, черные, все еще топчемся на месте и в нашей жизни ничего не изменилось, так это по вине таких людей, как Мартин. И если когда-нибудь случится то, что ты называешь непоправимым несчастьем, может, это и к лучшему.
— Не говори таких ужасных вещей! Ты, я вижу, тоже ничуть не изменился. Ты совсем как мой Нсимален, тебя ничем не растрогаешь. Погляди на моего сына, видишь, как он шагает рядом с нами, точно настоящий мужчина. Мать сразу же хотела везти его крестить в Нгва-Экелё, а я считаю, что спешить некуда. Хотя в общем-то мне на это наплевать.
Они подошли к тому месту, где, скорчившись, лежал Мартин, он храпел, запрокинув голову и открыв рот. Они вытащили его и уложили на откосе, оба были уверены в том, что Мартин поранился или, во всяком случае, сильно ушибся, однако вскоре убедились, что пьяница остался невредим.
— На, возьми ключи, — сказал Амугу, протягивая их Эссоле. — Они были у него в кармане. Вот свинья, ни одной царапины. Правду говорят, что пьянчужек бог бережет.
— Ну что ж, остается только поздравить твоего боженьку, однако это не делает ему чести.
— Ладно, нечего смеяться.
Вдвоем они донесли Мартина до порога дома. Эссола отпер дверь, и они уложили пьянчужку на убогое ложе, застеленное тряпьем. В полутемной комнате, куда сквозь узкое оконце едва проникал слабый свет, стояла еще одна кровать, деревянная, с плетеным матрасом, но без всякого белья.
— Сейчас принесу тебе наматрасник, — сказал Амугу, толкнув кровать, словно желая удостовериться в ее прочности. — Что же касается остального, то, насколько я тебя знаю, ты, верно, прихватил с собой все необходимое. Хотя, может, сегодня тебе не хочется спать рядом с Мартином? Ты ведь его знаешь, раньше завтрашнего дня он не проснется, а за это время не раз будет мочиться. Он пьет все время с тех пор, как ты уехал. Сущее проклятье, говорю тебе. Так что, если тебе противно, можешь ночевать у нас и сегодня, и завтра, в общем, сколько захочешь.
— Я столько всего насмотрелся, братишка, что меня уже ничем не удивишь. Нет, эту ночь я хочу провести здесь. Я хочу поговорить с матерью, и лучшего времени для этого, чем ночь, не выбрать, ночью нам никто не помешает. Она по-прежнему спит здесь?
— Да, да, в соседней комнате. Единственное новшество тут — это навес, под которым она готовит, видишь, вон там. Твоей матери очень хотелось заиметь отдельную кухню, и она давно пристает к Мартину, чтобы он построил ей кухню. Уж она его донимает и так и эдак: «Разве ты мужчина? — говорит. — Ну сделай хотя бы пристройку к дому, который нам оставил твой отец, сделай ты хотя бы кухню. Докажи, что ты мужчина…» Да только все напрасно.
— А где же она сама?
— Скоро придет. В М фу луке идет строительство, там рубят лес, заготавливают кору, говорят, скоро откроют фанерный завод. По утрам на стройку отовсюду съезжаются рабочие, а пропитанием их обеспечивает твоя мать: она печет маисовые оладьи, ты ведь знаешь, она это умеет. Дела у нее идут неплохо, многие сейчас живут гораздо хуже. Только вот беда: проку от этого все равно мало. Сколько бы она ни заработала, Мартин найдет ее тайники, все заберет и пропьет. Будто ураган какой. И представь себе, так все время, с тех самых пор, как ты уехал. Ай-ай-ай, я целую вечность не курил, ни одной, даже крохотной сигаретки. Я ведь знаю, братишка, ты не забыл обо мне, правда?
Эссола отправился за своим старым деревянным чемоданом, который оставил на веранде. Приоткрыв чемодан, он пошарил наугад и достал две пачки сигарет. Амугу выхватил их у него и от восторга пустился в пляс. У Эссолы, который не курил, не оказалось ни спичек, ни зажигалки, а в очаге не было огня. И Амугу пришлось отправиться к себе домой, чтобы прикурить от углей в очаге. Вскоре он вернулся, с наслаждением затягиваясь.
— Брат! — воскликнул он вдруг. — Брат, я все-таки не верю своим глазам! Неужели это ты? Скажи, что ты не призрак!