— Мать,— стали уговаривать её офицеры,— поверь, его не казнят. Такого распоряжения не было. Даст бог, его помилуют.
Как бы то ни было, её отправили домой, а меня вернули в камеру. моё возвращение было встречено с радостью, мучительное ожидание моих товарищей кончилось. Я сказал им, что ходят слухи, будто казни прекратят. Как выяснилось позже, этот слух не был лишён оснований. Время было не подходящим для продолжения расстрелов. Мир не мог дальше выносить такое количество пролитой крови и такой подлости. Пришлось приостановить казни и «помиловать» нас.
Второе событие, о котором я вам сейчас расскажу, произошло несколько раньше. Когда участь наша была решена, мы каждый день ожидали исполнения приговора.
Однажды пришёл гарнизонный врач — он выполнял свои формальные обязанности — и официальным тоном спросил, нет ли у нас каких-нибудь недомоганий, не беспокоит ли что-нибудь. Я был весь в ранах от пыток и ужасно страдал. Кровотечение никак не унималось. Меня пугало, что из нечистой одежды, на этой грязной постели в мою кровь попадёт зараза. Я сказал обо всем этом врачу. Осмотрев меня, он заявил:
— Здесь необходима операция.
— Так дайте же распоряжение.
Он, глядя мне прямо в глаза, бессовестно равнодушно ответил:
— О, ага, к чему все это? Зачем мы будем зря беспокоить и вас и себя? Через два-три дня все кончится. Вы столько времени терпели, потерпите ещё немного.
Я смотрел на него. Я не понимал, кто он. Его облик менялся в моих глазах: то он казался шакалом, то лисой, то становился собакой, то гиеной, превращался в волка, в толстого коротконогого кабана, сующего морду в грязную топь, выискивая что-то. О, его морда вся в грязи. Потом он снова принимал свой обычный вид. Он был более омерзителен, чем самое мерзкое существо. Не знаю, что прочёл он в моих глазах, но он испугался. Он раскрыл рот, желая, по-видимому, объяснить что-то, но в этот момент я спокойно, без раздражения, не повышая тона, холодным, как лёд, голосом произнёс:
— Провались!
Как бы то ни было, он был в чине полковника, а я — лейтенант. И все же он не сказал ни слова. Он попятился, вышел из камеры и бросился бежать.
Много лет спустя он приехал сюда в качестве ревизора. Заглянул в нашу камеру и узнал меня. Побледнел, губы его растянулись в ядовитой усмешке:
— Рад видеть вас снова.
— Сочувствую тебе, что я остался жив,— ответил я.— Мы все не считаем тебя врачом, мы не примем из твоих рук ни одной пилюли. Для тебя у нас есть только то же самое слово: «Провались!»
И на этот раз без крика и брани, как того ожидали друзья, с испуганными глазами, поджав хвост, он убежал. Я не вспоминал больше о нем. Недостойно занимать мысли человека этим гадом. Хороших людей и хороших событий в жизни достаточно, чтобы не позволять плохому копошиться в твоём мозгу и терзать тебя. Но даже тогда, когда мы с ним оставались вдвоём в тесной
камере и он смотрел в мои глаза и с невероятным цинизмом произносил те слова, я, потрясённый и ошеломлённый, ни на одно мгновение не усомнился в человеке, в человечестве, в моей душе не возникла та неприязнь к людям, которая может охватить все, отравить, сгноить и разрушить.
Даже в то время я знал, что люди и возносятся, и низко падают, что их вознесение достойно поклонения, а их падение карается жестокой болью.
Я знал, что люди разбросаны между разными полюсами. На одном полюсе — моя мать, с непокрытой седой головой, с распущенными запылёнными волосами и пыльной чёрной чадрой. А на другом — этот толстый коротышка полковник с гадкой красной физиономией, с затравленным, испуганным взглядом. Да, люди находятся между этими полюсами, но все-таки они ближе к моей матери.
Голамхосейн САЭДИ
Церемония знакомства
На собрании, посвящённом знакомству господина Монтазера — нового генерального директора Архива Главного управления регистрации актов гражданского состояния — с начальниками отделов, господин Монтазер по заранее приготовленной бумажке прочитал:
— Уважаемые начальники отделов Архива Главного управления регистрации актов гражданского состояния! Пользуясь случаем хочу привлечь ваше внимание к стоящим перед нами задачам. Без всякого предисловия должен сказать, господа, что прежние времена ушли безвозвратно. С насквозь прогнившими порядками, с бюрократией, отнимавшей у наших дорогих сограждан уйму времени и средств, покончено навсегда. Во всех инстанциях, проще говоря, во всех государственных учреждениях проводятся коренные реформы. Драгоценное время служащих не должно уходить на визирование ненужных бумаг и документов. Да, господа, наступили новые времена. Грандиозные мероприятия, осуществляемые во всех областях жизни, рождают в наших сердцах надежду, что мы в ногу с другими народами мира идём по пути прогресса и процветания. ещё пятьдесят лет назад у нас не было ни одной дороги, пригодной для перевозки крупных грузов, а сегодня по Трансиранской железной дороге вас с полным комфортом доставят в любой уголок страны. В недавнем прошлом население было сплошь неграмотным, а сегодня наша молодёжь изучает физику и химию в роскошных зданиях учебных заведений. По радио звучат мелодии в исполнении юных музыкантов. Одним словом, мы не можем не замечать, с какой неимоверной быстротой мы движемся по пути прогресса. Однако в нашем делопроизводстве все ещё имеются недостатки. Служащие стараются уйти от ответственности, халатно относятся к исполнению обязанностей. Просители подчас пребывают в полнейшей растерянности. Вместо того чтобы постичь философию жизни, мы сидим и переписываем паспорта, заверяем копии свидетельств, ставим штамп «скончался». Почему? Этот вопрос должен задать себе любой патриот своей родины. Но где ответ? На мой взгляд, господа, пока дело находится в руках людей старого поколения, истинного прогресса быть не может. Недопустимо, чтобы ответственные посты занимали семидесятилетние. Пока такой начальник отдела напялит очки, возьмёт дрожащими пальцами ручку и обмакнёт её в чернила, жизнь человечества уйдёт далеко вперёд. Да-да, господа, в тот момент, пока вы почёсываете нос, несколько тысяч человек успевают проститься с бренным миром, а ещё несколько тысяч — появиться на свет. Необходимо, чтобы делопроизводством занимались здоровые, энергичные и молодые люди. Не поймите меня превратно. Говоря «молодые», я имею в виду не внешность или здоровье, а резвый ум.