У себя во дворце Аббас-Мирза неожиданно для всех повесил портрет императора Петра Великого.
– Этот человек преобразовал Россию. Делая так же, как и он, я преобразую Азербайджан, а затем и всю Персию! – говорил принц, показывая на портрет придворным.
Вечерами, оставшись один, Цицианов раскатывал на столе карты персидские, афганские и индийские и, вооружившись циркулем, высчитывал маршруты похода, о котором мечтал всю свою жизнь, – похода в Индию.
При этом изучал Цицианов не только географические и военные реалии Индии, но и ее религии и обычаи. Этой далекой страной он был увлечен давно и даже перевел на русский язык старинный индийский трактат, назвав его длинно и витиевато, как тогда было принято: «Экономия жизни человеческой, или Сокращение индейского нравоучения, сочиненное некоторым древним брамином и обнародованное чрез одного славного бонза пекинского на китайском языке, с которого, во-первых, на английский, а потом на французский, ныне же на российский язык переведено…»
Заинтересованность в развитии торговли с Индией проявлял не только Цицианов, но и чиновники и особенно купцы в пограничных и торговых городах, лежащих на восточных путях, прежде всего в Астрахани, Оренбурге, Семипалатинске. Петербург интересовали индийские красители и индийские ткани, кашемировые шали и благовония, пряности, сахар и лаки. В особенности нужен был хлопок-сырец, необходимый для российских мануфактур. Хлопок ввозился тогда в Россию не из Индии, а из Англии. Это был, естественно, тот же индийский хлопок, только стоивший намного дороже. Английское посредничество и высокие пошлины были крайне невыгодны для экономики России. Надо ли говорить, что русские мануфактурщики и купцы мечтали о прямых поставках столь важного сырья.
Еще в марте 1802 года на имя Александра I была подана записка «Общее обозрение торговли с Азиею», составленная покорителем Дербента генералом Валерианом Зубовым. В ней имелся специальный раздел, касающийся Индии: «Что торговля с Индиею, отколе Европа извлекает знатнейшую часть богатств своих, весьма удобовозможна для России, в том нет ни малейшего сомнения. Лучшие индийские товары, даже драгоценные металлы и камни, провозимые на оренбургскую линию, в Мангышлак и Астрабад, подтверждают то очевидно. Итак, мне кажется, – писал Зубов, – дабы усилить торговлю сию чрезвычайным пользам России, стоит только правительству обратить на оную деятельное внимание…» Император записку прочитал, но какого-либо конкретного решения по ней так и не принял.
Если купцы и наиболее думающие генералы видели в индийском проекте политическую и экономическуую выгоду, то Цицианов, в отличие от них, был искренне влюблен в это далекое и сказочное царство. Увлечение Цицианова индийской духовной культурой – случай поистине уникальный для российского генералитета начала XIX века. Других таких примеров просто нет.
Когда однажды генерал Гуляков, случайно заметив неубранную карту Индии, подивился увиденному, наместник сказал ему так:
– Раздумываю над продвижением России в сторону индийских границ.
– А не рано ли, Павел Дмитриевич! Прежде следует еще изгнать из Закавказья персов. Как ни крути, а трон Каджаров являлся сейчас для нас главной проблемой!
– Обо всем надо думать заранее, Василий Семенович, – несколько смутившись, ответил Цицианов, экзотическую карту в рулон скатывая. – Когда придет время идти к пределам индийским, надо будет действовать быстро.
– А придет ли время-то такое? – вздохнув, спросил Гуляков.
– Обязательно придет! – решительно махнул рукой Цицианов. – Вот только с местными ханами управимся и немедля повернем штыки встреч солнцу!
– Есть ли вести от Джавад-хана Гянджинского? – перешел Гуляков к делам, более для него важным.
Дело в том, что две недели назад Цицианов отправил владетелю непокорной Гянджи письмо, предлагая решить дело миром, и вот теперь все ждали ответа.
– Вести от Джавада есть, но плохие, – вздохнул наместник. – Хан Гянджинский дерзит и клянется, что будет сражаться с нами, пока не выпадет последний волос из его бороды.
– Ишь как раздухарился-то! – усмехнулся Гуляков. – Придется посылать цирюльника с пушками и казаками!