— Продолжай! — Даниэль усмехнулся, всем своим видом давая понять, как презирает ее в эту минуту.
— Ты считаешь меня виновной в гибели твоего брата, — сказала Лесли. — Что ж, в какой-то степени ты прав. Мне не следовало соглашаться выходить за него замуж. Несмотря ни на что. Но известно ли тебе, что Симон, поставив своей целью заполучить меня, использовал моего отца? Годами! С той минуты, когда впервые увидел меня в машинописном бюро. Вначале, рассчитывая на мою благодарность, он взял его на работу. Однако вскоре, убедившись, что я недостаточно благодарна, стал давать отцу деньги, чтобы тот мог играть. И тут я поневоле утратила контроль над ситуацией. Тем не менее я продолжала упорствовать. И вот однажды, в конце недели, он передал отцу двадцать пять тысяч долларов. С тем чтобы тот положил их на счет компании в понедельник. Деньги он дал наличными, представь себе, Даниэль! И это человеку с наклонностями моего отца. А о наклонностях этих Симону было доподлинно известно.
Даниэль открыл было рот, но Лесли продолжала:
— Нет уж, дай мне договорить. Я понимаю, что отец виноват. Он не имел права играть на эти деньги. Но более бесстыдной и циничной ловушки и представить себе невозможно. И, конечно же, отец в нее угодил. А потом Симон пришел ко мне… — Она нервно поежилась и поплотнее запахнула полы халата. В голосе ее теперь не было ничего, кроме бесконечной усталости. — Он сказал, что либо я выхожу за него замуж, либо отец отправляется в тюрьму. А из тюрьмы ему уже не вернуться — так Симон и заявил. Отец слишком слаб для тамошних порядков. Среди настоящих преступников ему не выжить…
Лесли закрыла глаза и тяжело откинулась на спинку кресла, как будто необходимость вспоминать все это окончательно лишила ее сил.
— Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Целый месяц я честно пыталась смириться с мыслью, что стану женой Симона. А потом появился ты. — Она подняла на Даниэля затуманившиеся от слез глаза. — И я поняла, что не смогу этого сделать. Просто не смогу, и все. Я влюбилась в тебя с первого мгновения и была готова скорее отправить отца в тюрьму, чем выйти за кого-нибудь, кроме тебя.
Даниэль порывисто шагнул вперед, но она отпрянула быстрее, чем он смог к ней прикоснуться.
— В тот вечер, Даниэль… в тот вечер, который ты позабыл, я сказала тебе, что разорвала помолвку. Ты понял, почему я это сделала, ведь ты испытывал те же чувства. Ты прямо корчился от ощущения вины, но ничего не мог с собой поделать, — она глубоко вздохнула, чтобы сдержать рыдания. — Ты поцеловал меня… ты обнял меня… мы любили друг друга, а потом, после всего, ты посадил меня в свою машину и повез отсюда, от него… Я думаю, Симон о чем-то догадывался, потому что, встретив нас на дороге, он развернулся и помчался следом… А потом…
Она опять помолчала, пытаясь справиться с бившей ее дрожью. Лицо Даниэля приняло мертвенно-пепельный оттенок, и Лесли подумала, что доктор Флетчер, наверное, был прав. Наверное, слишком жестоко было рассказывать ему это.
Но теперь она уже не могла остановиться. Возможно, подсознательно, ей и хотелось быть жестокой. Хотелось сделать ему так же больно, как сделал ей он.
— Потом Симон погиб, а тебе было невыносимо думать, что в этом есть хотя бы доля твоей вины. Поэтому ты предпочел во всем обвинить меня. Из комы ты вышел совсем другим человеком, Даниэль: жестоким и несправедливым, полным ненависти ко мне за то, что я… разрушила твою семью. — Она выпрямилась и со всем достоинством, на которое была сейчас способна, посмотрела в его округлившиеся от ужаса глаза. — Но с меня довольно. Я несла на себе ответственность за случившееся столько, сколько могла. Я и сейчас чувствую свою вину… — Из глаз ее катились слезы, но Лесли даже не замечала их. — Однако и тебе пора отвечать за свои поступки.
С этими словами она вскочила и выбежала из комнаты. Ничего не видя вокруг из-за застилавших глаза слез, спустилась по лестнице, каким-то чудом отыскала оставленную вечером в прихожей сумочку, вытащила оттуда ключи от своего крошечного, взятого напрокат автомобиля и так же, как в ту ночь, когда все это началось, выбежала прямо в беснующуюся бурю.
13
Несколько мучительных мгновений Даниэль стоял неподвижно, ошеломленный, ослепленный, ничего не видя и не слыша, словно оказавшись в иной вселенной. Неужели все это правда? — думал он, с трудом преодолевая тошнотворную слабость, охватившую его тело, из последних сил стараясь зажечь свет, который осветил бы непроницаемую бездну его памяти. Боже, неужели это правда? Неужели кто-то был способен заставить ее пройти через все это? И не только Симон, но и он тоже?