Петр двинулся за ним следом, но караульщик преградил ему путь:
- А ты куда, приятель? - спросил он. Такое обращение было оскорбительно слышать человеку, который неполных двенадцать часов назад был одарен - по собственным словам султана - самой высокой из почестей, какими Владыка Двух Святых Городов располагает, что уже говорило о многом, однако Петр прекрасно понимал, насколько трудно его положение, чтоб обращать внимание на подобные мелочи. Отогнув угол полотна, в которое был завернут халат султана - Петр нес его, перебросив через руку,- и поиграв на лице стражника блеском драгоценных каменьев, которыми было усыпано царственное одеяние, Петр коротко сказал:
- Я иду вернуть халат Его Величеству, и ты, раб, не смеешь мне чинить препятствия.
Этого оказалось достаточно, стражник отступил, но Петр - черт его дернул! - не удовольствовался частичным успехом и загремел:
- Что ж ты, пес, не падаешь на колени перед халатом Его Величества?
Стражник, оторопев, рухнул на колени.
- Теперь целуй пыль земли,- продолжал Петр, все более возвышая голос.
Стражник поцеловал пыль земли.
- Я еще поговорю с тобой, прислужник,- посулил Петр, уже не спеша и с достоинством поднимаясь по лестнице. Довольно было косого взгляда, чтоб убедиться - охранники на Дворе блаженства уже не ухмыляются скотски-наглой усмешкой, а таращат на него округлившиеся глаза изумленных телят и уже не слоняются по двору, а застыли на месте, словно пораженные нежданным явлением двухвостой кометы. Это были пустяки, абсолютная чепуха в сравнении с теми трудностями, которые - как он понимал - ему предстояло преодолеть, но Петр обрадовался, настроение его улучшилось, прибавилось уверенности в себе.
Однако его подстерегала новая неожиданность. Не освещенная сейчас парадная лестница подводила к сложному переплетению не менее темных коридорчиков и комнатушек, проходов, ступенек и ниш. Миновав четыре Залы Сокровищ, запертых на замок, ибо входить туда имел право лишь сам султан и высокопоставленные лица - все они теперь заседали на совещании,- Петр очутился в лабиринте бессмысленных архитектурных затей и просчетов, плодившихся, нагромождавшихся и видоизменявшихся, надо думать, в течение многих десятилетий, и, не найдя выхода, вскоре безнадежно заблудился. И вот, когда Петр шел, напрягая слух, и вроде бы уже заслышал людские голоса,- внезапно откуда-то справа, со стороны маленькой, строго квадратной комнатки, посредине которой стоял низкий, тоже безупречно квадратный стол, очевидно, византийской работы, ибо на его крышке, изукрашенной потрескавшейся инкрустацией, было выложено бледное и строгое лицо святой царицы Теодоры, обрамленное высоким нимбом,- кто-то потянул за кончик султанова халата, и, отшатнувшись, Петр увидел то, что меньше всего рассчитывал тут увидеть и что менее всего на свете увидеть желал, а именно: кошачий блеск огромных, устремленных на него глаз слабоумного брата султана Мустафы, который сидел на полу под столом, поджав под себя левую ногу и опираясь на вытянутую правую руку.
- Бак! - сказал Петр.- Вы испугали меня, принц.
- Я знал, что ты здесь пройдешь, потому что всякий заплутавший в этом обезьяньем доме избирает этот путь,- сказал Мустафа и протянул Петру небольшой граненый флакон, который держал в правой руке.- Это для тебя.
- Что это? - спросил Петр.
- Вода,- ответил слабоумный принц.- Чистая вода, и больше ничего. У вас ведь крестят водой, а? Ты сам говорил.
- Да,- подтвердил Петр с некоторым сомнением в голосе.- У нас крестят водой.
- Тогда окрести меня,- попросил Мустафа. Петр был так удивлен, что не смог выговорить даже чего-нибудь вроде "это вы серьезно, шахзаде?", и, держа флакон в руке, уставился на принца неподвижным взглядом, не зная, что и думать.
- Ну как, окрестишь или нет? - нетерпеливо проговорил Мустафа, выползая из-под стола на тощей заднице.- Окрести!
- Наверное, это несерьезно, принц? - усомнился Петр.
- Это очень серьезно,- ответил Мустафа.- Я ведь вовсе не сумасшедший, ты это понял?
- Конечно, не сумасшедший, принц,- учтиво ответил Петр, как ответил бы любому другому безумцу, который, разумеется, не считает себя больным.
- Я только прикидываюсь безумцем, ведь если бы я не притворялся, брату не оставалось бы ничего другого, как повелеть меня казнить, и даже если бы он сам не хотел меня убить, Черногорец заставил бы его это сделать.
- Какой еще Черногорец? - удивился Петр.
- Ну, Черногорец, мы все его так зовем, предводитель янычар, Исмаил-ага. Вчера, когда братец облачил тебя в свой халат, по сералю разнеслось, что в нашей империи объявился новый правитель, а именно - ты, я сказал себе: пустозвонство, ведь настоящий правитель у нас в империи - Черногорец, а он не любит, чтоб кто-нибудь совал нос в его дела, и не потерпит конкурента.
- Я полагал, что самая могущественная личность в империи - султан,- сказал Петр.
- В зависимости от того, какой султан, насколько крепка у него рука,сказал принц.- Конечно, о Мехмеде Завоевателе можно сказать, что он был самым могущественным человеком в государстве. Но не всякий султан - Мехмед Завоеватель. Наша история помнит и таких султанов, выше которых на голову был, скажем, Великий визирь, он-то и брал всю власть в свои руки. О нынешнем Великом визире этого не скажешь - вонючий старикашка, дрожит от страха, как бы брат не помер,- ведь после кончины султана Великого визиря, согласно обычаю, казнят. И поскольку мой братец - добряк и слабак, а Великий визирь ничтожество, то властью, как ты сам понимаешь, Абдулла, подлинной властью обладают янычары, а Черногорец у них главный, и этим все сказано.
- В могущественной турецкой империи власть в руках янычар? Но янычары - не турки,- заметил Петр.- В странном мире вы живете, принц.
- Он, наш мир, мне опротивел,- сказал принц,- и поэтому я хочу принять крещение. Вчера, когда султан тебя так возвысил, ты еще небось до дома не дошел, а тут уже все было решено - и не в твою пользу. Черногорец заявил братцу, что не ручается за своих людей, если раб, только-только извлеченный из зловонной ямы, то есть ты, станет личным советником Его Величества, и этого было довольно: братец признал, что янычары для него важнее, чем твой разум и правдолюбие. Мне жаль тебя, потому что ты сразу мне приглянулся и у меня сложилось впечатление, что нам вместе предстоит еще кое-что сотворить на этом свете.
- У меня возникло такое же ощущение, принц,- со вздохом проговорил Петр.