- Но ничего не попишешь, кол тебе уже уготован,- сказал Мустафа.- А предлог, если захочется, всегда легко найти. Черногорец вчера посылал к тебе своих людей изъять братнин халат, однако ты был настолько умен, что не отдал его; да это не важно, они придумают что-нибудь еще. Так что поторопись, окрести меня.
- Даже если бы я хотел удовлетворить вашу странную прихоть, принц, я не могу этого сделать, ведь я не священник,- сказал Петр.
- Но ты христианин,-сказал Мустафа.
- Вчера,- возразил Петр,- я твердо и, надеюсь, убедительно объяснил Его Величеству, что я не христианин, поскольку себя им не чувствую, а с христианским учением не согласен, и вы, принц, присутствовали при этом.
- Именно это и сделало христианство притягательным в моих глазах,- сказал Мустафа.- Ты христианин, поскольку крещен, и все же позволяешь себе вслух заявить: я не чувствую себя христианином, поскольку с христианским вероучением не согласен. Я слушал, как ты говорил, и в душе ликовал: вот то, что нужно, сказал я себе, это для меня самая правильная религия. Ты не боишься ада?
- Не боюсь, потому что в него не верю,- ответил Петр.
- Вот видишь, а я боюсь, потому что я мусульманин,- сказал принц.- Но вот когда я перестану быть мусульманином и обращусь к религии, которая позволяет человеку сомневаться в существовании ада, тогда и я не буду бояться. Как там у вас в Европе скликают на молитву? У вас есть муэззины?
- Нет,- сказал Петр.- Но у нас есть колокола, их звон слышен намного дальше, чем пенье муэззинов.
Принц огорчился.
- Странно и неприятно. А когда начинают звонить, все становятся на колени и молятся?
- Ничего подобного.
- Даже в Риме, где живет ваш папа? Петр улыбнулся.
- По-моему, если бы на римской улице кто-нибудь вдруг грохнулся на колени и стал молиться, это вызвало бы всеобщее любопытство.
- Зачем же тогда у вас звонят?
- Собственно, цель колокольного звона,- сказал Петр,- созывать людей в костел.
- И каждый обязан туда идти, как только начинают звонить?
- Зачем же,- сказал Петр,- Посещение костела - дело, я бы сказал, добровольное. Хочешь - иди, не хочешь - сиди дома.
Принц Мустафа захлопал в ладоши, захлебываясь от восторга.
- Вот это вера, вот это мне по душе! - воскликнул он, и на его маленьком бледном личике вспыхнул яркий румянец.- Хочешь - иди, хочешь - сиди дома. А кому захочется, тот может сказать, как ты: оставьте меня в покое, я не верю ни в ад, ни в рай, и даже в Бога не верю. А наши должны все вместе повторять изречения из Корана, читать Коран и даже, когда справляют малую нужду, должны следить, как бы не капнуть на себя, ведь это значит - совершить смертельный грех и не попасть на небеса, так что мусульманство преследует нас даже в отхожем месте. Абдулла, окрести меня.
- Но отчего вы настаиваете на этом, принц, отчего? - почти в отчаянье воскликнул Петр.- Если вы не чувствуете себя правоверным мусульманином, то почему хотите стать христианином? Почему не атеистом?
- Что это такое - атеист?
- Ну, это, к примеру, я,- сказал Петр.
- Но ты христианин,- торжественно произнес принц.- Так скорее, скорее окрести меня.
- Я уже сказал вам, что я не священник. Принц прищурил левый глаз, и лицу его сообщилось выражение пронырливого всезнайства и озорства.
- Не думай, что я совершенно ничего не знаю о вашей вере,- сказал он.- Наш капудан-и дерья, Главный адмирал Мехмед Али-паша, перед тем как перейти в нашу веру, был христианином, а дефтердар-эфенди, Хранитель сокровищ Абеддин иудеем, и если даже он чего-то не знает о христианстве, значит - того и вообще не стоит знать. Я их обо всем расспрашивал, потому что мысль сделаться тайным христианином родилась у меня в голове вовсе не на пустом месте и никак не в тот момент, когда ты стоял перед братцем и распускал павлиний хвост. Ты только утвердил меня в том, что мое намерение правильное, но думать об этом я начал уже давно, много раньше, с той поры, когда узнал невероятное, а именно то, что ваши женщины ходят голышом.
- Голышом? - удивился Петр.
- Да,- неуверенно подтвердил принц, явно обеспокоенный.- А что, разве не правда, что ваши женщины не закрывают себе лицо? Этим, Абдулла, ты бы очень меня огорчил.
- Да, наши женщины не закрывают себе лиц,- сказал Петр.
- Ну вот видишь! - торжествующе воскликнул принц.
- Но в остальном, кроме лица,- продолжал Петр,- тела наших женщин закрыты платьями.
- Это не важно! - сказал принц.- Главное, у них голые лица: а что у женщин более прекрасно и желанно - разве не их гладкое, чистое, безбородое лицо? Чем не устаешь любоваться, когда влюбляешься? Женскими ножками? Или животом? Ничего подобного! Женским лицом, а у нас никто не смеет на него взглянуть, только отец или супруг, и это очень противно. Вот, взгляни на эту даму: разве она не обворожительна? А ведь тебе открыто только ее лицо, одно лицо; но разве ты желал бы еще что-нибудь увидеть?
Принц, опираясь руками о край стола, с трудом поднялся и благоговейно посмотрел на растрескавшийся образ святой Теодоры. Только теперь Петр смог разглядеть, насколько уродлива его фигура: взгляд не находил в ней ни ровных прямых линий, ни симметрии; все было странным образом перекошено; правое плечо на полпяди выше левого, бедра искривлены дважды - правым боком вверх и вперед, о кривых ногах даже не скажешь, изогнуты они буквой "о" или буквой "х", ибо обе были словно надломлены в коленях слева направо, так что для равновесия Мустафе приходилось стоять враскорячку; кроме того, он был мал ростом, не выше двенадцатилетнего парнишки; макушкой едва доходил Петру до груди. Петр невольно подумал, что если принц считает лицо самым интересным, что у человека есть, а о человеческой фигуре отзывается пренебрежительно, как о чем-то скучном и постылом, попросту недостойном внимания, то для этого у него, бедняги, есть серьезные основания.
- Так вот, мы говорили, что от Мехмеда Али и Абеддина я поднабрался самых разных сведений,- продолжал принц; вытащив платочек, он принялся протирать им выцветшее пятнышко на лице святой Теодоры.- А кроме всего прочего, полюбопытствовал, что делать, если кому-то захочется принять крещение, а священника нет. Они ответили, что в таком случае обряд крещения может произвести любой взрослый христианин.
- Но в Стамбуле есть христианские священники,- возразил Петр.- Ведь тут центр греко-православной патриархии.
Принц рассмеялся.
- Можешь себе представить, какой поднялся бы переполох, если бы я, брат султана Османской империи, отправился в греко-православную патриархию, чтобы там креститься? Тогда уже повсюду говорили бы, что я не тихий, но буйный maguge [помешанный (турецк.).], и заперли бы меня в Черной башне, а Черногорец приказал бы меня задушить. Ты знаешь слово maguge? Я услышал его от Хранителя сокровищ, оно мне понравилось, потому что звучит прекрасно, по-европейски. Ты понял? Священники в Стамбуле, конечно, есть, но для меня они недоступны, а это все равно, как если бы их здесь не было, да я и не желаю стать греко-православным христианином, хочу стать вашим, римским, таким, как ты. Так скорей же, скорей, хватит болтать, окрести меня, а не то я закричу, будто ты на меня напал и пытался совратить; Черногорец и братец будут мне только благодарны, потому что, как ты знаешь, они ищут лишь предлога, чтобы посадить тебя на кол.