- Над чем вы смеетесь? Господин не давал никакого повода для смеха, я вижу перед собой настоящего мужчину, каким ему и подобает быть!
- Не вмешивайтесь в дела, которых вы не понимаете, Сир,- резким шипящим тоном произнесла королева-регентша.- Если вы еще раз заговорите, то пойдете за дверь. И передадите Его Преосвященству, чтобы он добавил к вашей обычной порции еще три шлепка.- Она обратила стекла своего лорнета на Петра.- Итак, господин де Кукан? Вы говорили о некоей аудиенции, которую вы дали господину де ля Прэри. О чем же шла речь во время этой аудиенции?
- Во время этой аудиенции,- продолжал Петр,- я объяснил господину де ля Прэри, что главный смысл и цель моей попытки возродить турецкие военные силы состоят в долгожданном умиротворении перессорившихся европейских народов. Таков смысл политики, вдохновителем которой я являюсь как первый советник Его Величества турецкого султана. А так как теперь не военное, а мирное время, то мне не понятно, на каком основании меня, честного гражданина и высокое должностное лицо Османской империи, сажают во Франции под арест и почему моя политическая деятельность оказывается поводом для допроса в застенке Бастилии; против этого я самым решительным образом протестую.
- Вы путешествовали по Франции как честный гражданин и высокое должностное лицо Османской империи? - спросила королева-регентша.
- Никоим образом, Мадам,- ответил Петр.- Во Франции я находился инкогнито.
- Так, стало быть, инкогнито,- произнесла королева-регентша и, словно в огорчении, покачала головой, прикрытой вдовьим чепчиком.- В этом-то и состоит ваша беда, господин де Кукан. Официальный визит одного из самых высоких представителей Османской империи мы приняли бы со всеми надлежащими почестями; но какими почестями мы должны встречать подозрительного чужеземца, который бродит по нашей стране, переодевшись то моряком, то нищенствующим монахом, то бедным дворянином, у которого нет даже слуги? Мы не обязаны знать, кто вы такой, сударь, мы не обязаны верить ненадежной памяти господина де ля Прэри, который полагает, будто опознал в вас известное высокое должностное лицо Турции. Господин де ля Прэри...
Шевалье де ля Прэри снова подскочил к королеве.
- Имею честь быть всецело в Вашем распоряжении, Ваше Величество,- с глубоким поклоном произнес он.
- Вы и впрямь убеждены, что высокий чин Турции, о котором вы упоминали, и этот молодой человек - одно и то же лицо?
Шевалье де ля Прэри улыбнулся.
- Что значит "убежден". Ваше Величество? Я убежден, что Бог есть. Я уверен, что когда-нибудь все мы умрем. А во всем прочем у нас, недалеких человеческих существ, не может быть никакой уверенности. С позиций относительной уверенности и отвлекаясь от человеческой способности ошибаться, могу утверждать, что этот молодой человек весьма похож на одно высокопоставленное лицо Турции, только сейчас ему кое-чего недостает.
- Чего же ему недостает? - спросила королева-регентша.
- Тюрбана, Ваше Величество,- ответил шевалье де ля Прэри.- Тот турецкий вельможа носил тюрбан, в то время как у этого молодого человека на голове одни лишь красиво завитые волосы. Головной убор может сильно изменить физиономию человека; поэтому почти невозможно со всей уверенностью утверждать, что человек, которого год назад мы видели с тюрбаном на голове, я есть тот, кого мы видим теперь без оного.
- Благодарю вас, господин де ля Прэри,- сказала королева-регентша.- Вы столь же остроумны, как и добросовестны.
- Благодарю Ваше Величество за похвалу, которой Ваше Величество изволили одарить своего покорного слугу,- проговорил де ля Прэри и ускакал на свое место.
- Вот видите, сударь,- сказала королева-регентша,- нам неизвестно, кто вы, и это может иметь для вас роковые последствия. Вместо протеста вы должны благодарить нас за то, что мы проявляем столько интереса к вашей безвестной особе. Не рассчитывайте, однако, что вам будет предоставлена возможность изложить дело суду. Еще об одном пустяке мы бы желали услышать: если вы странствуете по нашей стране, как вы говорите, инкогнито, то почему вы это делаете? С какой целью? Мы надеемся, вы не станете убеждать нас, что отправились во Францию забавы ради? Зачем же тогда? Какие у вас были планы?
Петр отметил, что наследный принц, помрачневший и ушедший в себя после окрика матери, сейчас снова ожил и распрямил свои слабовольно опущенные плечи.
- Я не вижу, к чему мне скрывать то, о чем знают все,- не спеша и очень отчетливо произнес Петр.- У меня были планы убить кардинала Джованни Гамбарини.
Общество возбужденно зашумело, а юный король, покраснев, сжал правую руку и прижал кулачок к губам. Королева-регентша наказала его за это сильным шлепком.
- Но почему? - спросила она Петра.
- Я не хочу перечислять здесь все злодейства, за которые я давно уже должен был свернуть ему шею,- ответил Петр.- Но довольно будет и того, если я скажу, что для нас двоих, Гамбарини и меня, на земле нет места; мы постоянно сталкиваемся друг с другом. Вот и теперь: пока я, как уже сказано, прилагаю усилия к умиротворению Европы, он пытается развязать в ней войну. Я приехал для того, чтобы помешать это сделать.
- Право, я впервые слышу, что Его Преосвященство кардинал Гамбарини пытается развязать в Европе войну,- произнесла королева-регентша обычным, ничего не выражающим тоном.- Вы понимаете, что этим заявлением наносите мне оскорбление?
- Этикет,- признался Петр,- был всегда моей слабой стороной, ибо в нем содержится множество предписаний, противоречащих здравому смыслу. Я изучал его столь нерадиво, что так и не смог проникнуться его духом и сжиться с ним. Вот и теперь я не могу понять, как вас, Мадам, могло оскорбить мое заявление о том, что Гамбарини пытается развязать в Европе войну.
Королева-регентша ответила:
- Но ведь тем самым вы косвенно обвиняете и меня, коронованную регентшу этой страны, в том, что я терплю такие преступные безобразия.
- Отчего же, Мадам? - воскликнул Петр.- Разве я обвиняю Вас косвенно? Я обвиняю Вас прямо и бескомпромиссно в том, что Вы, проводя свою политику, слушаетесь фаворитов - то Кончини, то Гамбарини - и тем самым способствуете превращению Франции в австрийскую и испанскую колонию, чтобы папе и Габсбургам уже ничто не мешало объявить войну протестантскому северу Европы!
В шуме, который подняло возмущенное и перепуганное общество, потонули слова "браво, браво!", которыми мальчик-король, устремив очи горе и потрясая в воздухе кулачками, приветствовал гневное заявление Петра.