Елена не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и только безвольно, отстраненно, как будто со стороны, наблюдала за тем, как этот страшный человек одевает ее, словно куклу. Одевает с тщательной, извращенной аккуратностью. Затем он взвалил ее на плечо, вынес из домика, поднес к машине Глеба, стоявшей возле порога, усадил на пассажирское место. Оставив ее там, снова ушел в домик.
Елена все еще была жива. Она поняла, что задумал тот человек, и попыталась пошевелиться, выбраться из машины — но тело не слушалось ее, оно стало чужим и беспомощным.
Он снова вышел из домика, теперь на плече у него было безвольное, обвисшее тело Глеба. Он нес его легко, как тряпичную куклу. Усадив Глеба на водительское место, брезгливо перегнулся через него, включил зажигание, снял машину с ручного тормоза и сильно толкнул вперед по дорожке.
Елена попыталась повернуть голову, чтобы в последний раз увидеть возлюбленного — но из этого ничего не вышло. Тело не слушалось ее, как чужое.
Машина покатилась вперед, подскакивая на ухабах и постепенно набирая скорость.
Подъездная дорожка шла под уклон, и машина катилась по ней быстрее и быстрее.
Елена все еще была жива. Широко раскрытыми от ужаса глазами она видела, как мимо проносятся кусты шиповника в темных высохших ягодах, золотистые стволы сосен… впереди был поворот дороги, который уходил к главному зданию пансионата, но машина ехала прямо, к обрыву, огороженному низеньким символическим заборчиком…
Удар — и машина, проломив ограждение, выкатилась на край обрыва, на мгновение зависла на самом краю, словно раздумывая.
Впереди был глубокий овраг с крутым склоном, на дне которого виднелись огромные валуны, в незапамятные времена оставленные ледником.
Машина перевалилась через кромку оврага и устремилась вниз, разгоняясь и подпрыгивая на ухабах.
«Быстрее, быстрее, быстрее… скорее бы уже это кончилось», — успела подумать Елена — и тут все кончилось, кончилось страшным ударом и ослепительной вспышкой, после которой наступила бесконечная, бездонная темнота.
Жарко в горнице. Печь изразцовая накалена, чуть не светится. Жарко в горнице, томно. На высокой кровати мечется молодая женщина, пот стекает по лицу. Лицо красно, измучено. Рожает.
Рядом стоят мамки да прислужницы, шепчут, крестятся.
— Ну, еще потерпи, милая!
— Мочи нет…
— Потерпи, болезная… вот мы тебе сейчас поясок освященный повяжем, он непременно поможет!
В дверях показался высокий старый человек. Лицо властное, гордое — еще бы, сам великий князь Василий Иванович!
Властное лицо от боли перекошено, от страха за молодую любимую жену. Сил нет глядеть, как она мучается.
— Выйди, батюшка! — просит его мамка Ефросинья. — Негоже тебе здесь быть!
Повернулся, вышел… тяжело идет по кремлевским покоям, словно тяжкий груз несет.
И вдруг позади, за спиной крик раздался. Не женский крик — младенческий. Просветлело лицо князя, повернулся, поспешил назад, дитя свое увидеть. Вошел в горницу — а Ефросинья уже тянет к нему руки, а в руках — дитятко. Личико красно, сморщено, никакой лепоты, но таковы все новорожденные.
— Мальчик! — радостно говорит Ефросинья.
— Слава тебе, Господи!
От сына перевел взгляд великий князь на жену, на Олену.
Лицо бледное, истомленное, но в глазах светится радость. Радость и гордость.
Еще бы — родила она наследника великому князю, родила будущего государя.
И тут за окном словно день среди ночи вспыхнул — молния полыхнула вполнеба, озарила все окрест. И тут же загрохотало, загремело, словно целый воз железного товару опрокинулся перед великокняжеской палатой. Чисто было небо — и из чистого неба гроза разразилась…
Закрестились няньки, запричитали: «Не к добру это! Как ни говори — недобрая примета!»
Капитан Петр Лебедкин высунул голову из туалета и опасливо оглядел коридор. Служебный коридор был пуст, только где-то слышался начальственный голос, распекавший кого-то.
Услышав этот голос, капитан отчего-то вздохнул, затем еще раз оглянулся и отважился выйти. Мелкими шагами, стараясь ступать как можно тише, он пересек коридор и буквально по стеночке двинулся дальше, поминутно вздрагивая и оглядываясь по сторонам. Скрипнула дверь в конце коридора, капитан тут же прыгнул испуганным зайцем в нишу первой же попавшейся двери и затаился. Кто-то вышел и направился в противоположную сторону. Лебедкин перевел дух, выпрямился и зашагал по коридору, печатая шаг.