Еще о Владимире Васильевиче… Любовь писателя к своему главному герою в романе несомненна. Он стремится отдать ему многое из того, чем в свое время был наделен Рахметов. Вот как говорят о нем соратники: «Вы человек мужества, когда дело идет о вопросах науки или общего блага…» Уточним, в революционном обиходе того времени выражение «общее благо» звучит вполне определенно. Это идея народного блага, это идея борьбы с царизмом за свободу. Или: «Вы человек сильной воли. И нервы у вас железные…» Или: «Вы человек кипучей душевной силы». Еще более общественно весомые слова о свободе вложил Чернышевский в уста Владимира Васильевича. Даже просто в семейном разговоре — о любимой сестре — не может не высказать своих убеждений. Говорит: «Всякое слово ее закон для меня, но кроме тех слов, которые отречение от свободы. Я не признаю права человека отрекаться от свободы».
Чернышевский счел нужным определить отношение к Владимиру не только со стороны друзей-интеллигентов. Выписанные в романе рабочие тоже полюбили этого вернувшегося из революционной Франции человека. За что? Чернышевский уточняет — «отчасти и за его убеждения». Этим сказано, конечно же, многое…
Вот сколько высечено граней в характере того, кто отправлен ссыльным писателем в свободный восставший Париж — и участие в войне во имя общего блага, и редкостная сила убежденности, и добровольное взятие на себя обязанности говорить о высшем праве на свободу…
Напоминаю, что всего три раза начертало перо Чернышевского в «Отблесках» слова «Парижская коммуна». Излишне гадать, почему именно три, а не больше или меньше. Главное, что эти слова писались им всегда к месту. Вот, к примеру, при каких сюжетных и смысловых обстоятельствах появляются они в последний по тексту романа раз — Владимир Васильевич беседует с подругой своей любимой сестры. Он многим доверяется девушке — знать, она заслужила такое право. Даже рискует приоткрыть ей, правда, до предела скупо, что был в Париже в дни революции.
Вдруг вопрос — собеседница явно не удовлетворена, что участник Коммуны ничего, собственно, не рассказывает о Коммуне. Ей нужны подробности.
— Вы расскажете о Парижской коммуне?
Владимир не раздумывает с ответом:
— С удовольствием.
При всей обыденности и расхожести выражения эта краткость в контексте многообещающа. Владимир готов — именно с удовольствием, с охотой — рассказывать о лично пережитой революции этой представительнице передовой русской молодежи.
Однако разговор не закончен. Чернышевскому необходимо продолжить его — этим он приоткрывает целый пласт интересов своих молодых современников. Прочтем еще одну фразу — собеседница, уже получив согласие на рассказ о Коммуне, неожиданно просит отложить его:
— Но не теперь; после, всем нам.
«Всем нам» — это значит ее друзьям, революционно настроенному кружку. Это значит, что она уверена в необходимости для своих сподвижников интересоваться Коммуной, знать о ней.
Семена французской революции высеваются на русской почве.
Как-то Н. Лесков, столь меткий на образное слово, сказал о Чернышевском — Робеспьер верхом на Пугачеве.
Одно только плохо в «Отблесках» для читателя. Это то, что сопричастность делам Коммуны своего посланца Чернышевский выразил одной только строчкой. Правда, объемней многих иных рассказов вылеплена эта строчка. Вот как говорится о коммунных днях Владимира: «Вы рисковали за дело добра!» Это выражение — восхищенно и не без оттенка благородной зависти — высказывают о Владимире его русские друзья.
При всем своем немногословии по поводу коммунных дел Чернышевский тем не менее вложил в уста своему герою поразительнейше смелую для тех времен оценку революции. Владимир ничуть не скрывает перед своими собеседниками восторженного отношения к Коммуне и называет ее так — «историческим событием» и с тяжелой болью в сердце переживает ее поражение.
Но как бы тяжко ни переживал герой Чернышевского поражение Коммуны, он не отчаивается. Владимир Васильевич человек надежды. Это и о нем эпиграф к роману. Он по-прежнему устремлен в будущее. Продолжая разговор с друзьями, говорит: «Узнавая мое прошлое, не находили в нем повода к опасению для будущего».
Вижу в этом волнующем признании героя сгусток политического отношения самого Чернышевского к Коммуне. Она разгромлена, она допускала ошибки, ей мстят попытками забвения или грубой клеветой… Но отчего тем не менее тянутся поболее узнать о ней — от очевидца — молодые русские революционеры?! Прошлое, какое бы оно ни было мрачное, не порождает у Чернышевского чувства неверия в светлые возможности будущего.