Условия творчества… Из воспоминаний якутского прокурора: «На столе был пузырек, небольшой, с подозрительно бурыми чернилами и ручка со стальным пером».
Из наблюдений В. Н. Шаганова: «…Ему было крайне противно, что какой-нибудь налетевший чиновник увезет все его рукописи и в них начнут рыться».
Душевная боль… Из воспоминаний прокурора: «Мечты Николая Гавриловича более всего носились около жены его, Ольги Сократовны. Он постоянно короткими вставками в разговор вспоминал о ней…»
Быть ли прошению о помиловании?.. Из воспоминаний адъютанта генерал-губернатора: «В 1874 году генерал-губернатором была получена из Петербурга бумага, приблизительно такого содержания: „Если государственный преступник Чернышевский подаст прошение о помиловании, то он может надеяться на освобождение его из Вилюйска, а со временем и на возвращение на родину“. На меня, как на адъютанта, пал выбор для исполнения поручения…
…Он присел к столу и написал на бумаге четким почерком: „Читал, от подачи прошения отказываюсь. Николай Чернышевский“. Перед тем, как написать, произнес: „…За что же я должен просить помилования? Это вопрос. Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер, а об этом разве можно просить помилования?“»
Продолжатели
Такие труды… как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что Ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века.
Хроника о романе Н. Г. Чернышевского с русским участником Парижской коммуны подходит к концу.
Был ли прототип образа Владимира Васильевича? Ответа нет. Такова, видно, во всем судьба романа — рассказ о нем начался с уведомления писателя о тайне и заканчивается никем до сих пор не разгаданной тайной писательского воображения.
И все-таки творческая фантазия Чернышевского обернулась достоверной историей. В России могли быть и были, нашлись, явились люди с судьбой, подобной главному герою «Отблесков сияния». О многих из них уже рассказано в «Рубрике дополнений».
Деяния в Коммуне двух других последователей Чернышевского — даже при самом кратком изложении — никак не укладываются в таких рубриках.
…Елизавета Лукинична Кушелева. Она же в силу самых разных обстоятельств, словно героиня немыслимо приключенческого романа, — Дмитриева, Томановская, Давыдовская, «г-жа Элиза» и еще, еще.
Дочь богатого псковского помещика, правда, внебрачная. Мать — бедная в юности сиделка. Фортуна благосклонна к ее дочери — блестящее воспитание, языки, светские манеры, имение по завещанию и даже унаследованная родовитая и знатная фамилия. Среди родственников — как не заметить — Модест Мусоргский и Г. А. Кушелев-Безбородко, издатель известного по тому времени «Русского слова», журнала, где печатается Писарев.
Женева, 1868 год — здесь среди многочисленных русских появилась чарующей красоты 17-летняя супруга лейб-гвардии полковника Томановского. Фиктивный брак… Он многим в ту пору позволял легально выехать за границу.
Особое время переживает передовая часть молодых русских революционеров. Это о них писал В. И. Ленин: «К 1869―1870 гг. …относятся попытки русских социалистов-народников перенести в Россию самую передовую и самую крупную особенность „европейского устройства“ — „Интернационал“».
В Женеве создается Русская секция I Интернационала. Кушелева вступает в нее. Как раз в это время Маркс дает согласие стать представителем Секции в Генеральном Совете Интернационала. Но секция в Женеве — Генсовет в Лондоне. Нужен полномочный связной. Выбор пал на Кушелеву. Ей всего 19 лет.
Но согласится ли на такую юную посредницу вождь Интернационала?
В Лондон, к Марксу, пишется тогда большое письмо. В самом начале следующее: «Дорогой гражданин! Разрешите в этом письме горячо рекомендовать Вам нашего лучшего друга, г-жу Элизу Томановскую, искренне и серьезно преданную революционному делу в России. Мы будем счастливы, если при ее посредничестве нам удастся ближе познакомиться с Вами и в то же время более подробно осведомить Вас о положении нашей секции…»