Я бы с наркотиками за два дня покончил. Крестов не хватит, сказал с сомнением внутренний голос. В двадцать первом веке живем, успокоил я его, из пулеметов всех покосим. Или в баржу загрузим и в море утопим. Есть способы. В Бухенвальде музей с пятьдесят второго года всего, а до этого его печи и при советской администрации дымили, прорвемся.
Пробили куранты одиннадцать часов и все пошли в зал оперативного планирования. Самые скромные погоны были у меня. Было несколько полковников, а так в основном сплошь генералы. От одной звезды и выше. Дирижером и организатором выступал один четырехзвездочный. Генерал армии. Слава Черному Сталкеру, не маршал.
Сначала все было скучно, пока речь о «черном льде» не пошла. Я с удивлением услышал, что эту блестящую операцию при незначительной поддержке международного агентства провела российская спецслужба. Сразу на панели Умнику печатаю указания. Всех, кто у нас наркотик спрашивать будет, отправлять к этому генералу. Прилагать запись его выступления, чтоб не отперся. Умник мне «смайлик» рисует. Генерал уверен, что запись не ведется, глушитель помехи ставит. Пример полного отсутствия мозгов и совести. И тем более, чутья, пишу я в ответ. И тоже братишке личико с улыбкой в ответ шлю. Все кругом аплодируют оратору, восхищаются.
Я руки поберег, хлопать не стал. Не Карузо, и не Шаляпин. Взгляд в спину чувствую. Не оборачиваюсь, Умнику направление задал, потом запись изучим вместе, найдем человека. Перерыв объявили.
Все в столовую потянулись, там столы накрыты. От спиртного деваться некуда, одних коньяков сортов десять, виски марочный, водочки море разливанное. Господа с Востока, в прошлом советского, сходу к дегустации приступили. Элита новых эмиров, мать их неловко. Смотрю, туркмен стоит в стороне, смотрит на все пренебрежительно. Подошел к нему, встал плечом к плечу.
- Если начнем, - говорю, - живьем отсюда никого выпускать нельзя. Массой задавят.
- Не сегодня, - он мне отвечает, - давай не сегодня, брат. У меня жена через месяц рожает, хочу сына увидеть. А так идея хорошая, результативная. Сразу много вакансий в наркокартелях бы открылось. И все в руководстве.
- У меня сухой паек с собой, - говорю, - пошли крайний стол займем, чтоб не видели, что свое едим и пьем. Перекусим.
Бутылку со стола демонстративно сняли, пусть расслабятся интриганы, и Умнику будет, что проверить на содержание лишней химии. Если и добавили препараты, то в спиртное. Недешево они стоят, чтоб их во все блюда сыпать пригоршнями.
Обменялись мы с ним телефонами. Он быстро мои данные проверил по своей базе данных, и прямо в лоб спрашивает:
- Значит, это с тобой и генералом Найденовым Кречет производство нового наркотика разгромил?
- Мы трофеи вывозили и территорию зачищали. А работу всю сделали парни Клерка, команданте четвертой никарагуанской бригады. Могилку мы ему оформили, и орден посмертно дали, но мертвым его никто не видел.
- Понятно, - сын пустыни кивает.
Насмотрелся он на работе раскладов хитрых, не меньше чем я в преферансе.
- Сколько у тебя машин? – спрашивает восточный человек.
Правильно, они всадники, туркмены, раньше о лошадях бы говорили, а сейчас приходится о технике беседовать в рамках светской беседы.
- Умник, - говорю, - выведи на экран машины, которые ты мне оставил для личного пользования.
Загорелись строчки, и я в оцепенение впал. Сто девятнадцать машин. В одном Нью-Йорке четыре. А всего в Штатах семьдесят две. Гляжу на приятеля своего, он лоб морщит.
- Меня отец официально наследником признал, но у меня и половины нет, - жалобно сказал он.
- Ничего, - говорю, - выбирай, что хочешь, я тебе на рождение сына подарю.
Зацвел он, словно цветочек аленький, «Даймлер» выбрал, совсем не дорогой.
- Умник, оформи подарок, - прошу.
- В посольство пусть пригонят, я позвоню – перешлют, - нам жизнь облегчает наследник эмира.
Только я успел на него гарнитуру передатчика надеть, как по мою душу явились. Типа, с вами хотят обсудить ряд вопросов личного характера. Да без проблем.
- Приятно было познакомиться, степной волк. Ты мне друга старого напоминаешь, Эль Саллаха, - говорю. – Лихой был парень.
- Из какого он рода? – спрашивает.
- Не знаю, - честно говорю я. – Узор со щита могу нарисовать.
Беру лист бумаги, и черчу ломаные линии. Три месяца он у меня каждый день перед глазами маячил, пока мы к долине Нила шли через пустыню. Закончил, отдал.