«Не успели мы с прогулки вернуться, как во двор вольноотпущенник матери въехал. Паланкин с восьмеркой носильщиков, если не знать, подумаешь, что сенатор в гости прибыл.
- Гета, императрица волнуется, - сказал он укоризненно.
- А ты бы ее успокоил, - захохотал старина Плавт.
И изобразил руками, примерно, как.
- Слово истинной веры вселяет в душу уверенность в пути праведном, - громко, как на уличном выступлении сказал Петр.
Тут все вповалку легли. Императрицу в знании мужских тел вряд ли две-три из жен сенаторов превосходили. Она могла за ночь и весь караул сбить на игрища в постели, никого не пропустив. Праведница была еще та, Венера отдыхает.
- Давай, старец, прочитай ей стих царя Соломона о власти женской, - скривил губы мой новый знакомец. - И про перси, подобные горным козам, не забудь.
Смутился Петр, от варвара полудикого такие речи услышав. Знал он, что многие достойные люди, на которых ссылалась священная книга, никакого отношения к новой религии не имели. Царь Соломон, строитель храма из кедра ливанского, царь Ирод, воин, царь царей, повелитель мира, чародей и мудрец Экклезиаст. Так, собрали изречения поучительные в один список, для убедительности. А что сами апостолы сочиняли, ни в какие ворота не лезло. Типа непорочного зачатия или истории о том, как сборщик податей бросил деньги на дорогу. Петр арамейский язык знал, читал подлинник. Там было сказано: «бросил кошель на землю». А серебро он, наверняка в карман ссыпал. Если было.
Однако, какая разница, о чем проповедовать, лишь бы не работать. И войдете вы в царствие небесное, а пастыри ваши и в этом мире поживут славно. Аминь.
- Уважаемый, - потянул за ткань на плече бывшего раба, а ныне клиента императрицы Гней, - дело есть.
Он небрежным движением выплеснул на плиты двора вино из чаши. Достал из кармана матерчатый кисет, и в освободившуюся посуду с легким стуком посыпались кроваво-красные рубины. Не очень большие, величиной с ноготь взрослого человека, но исключительно чистые камни, без единого изъяна. Ни пузырьков воздушных, ни трещин.
В наступившей тишине глухо под нос вспоминал всех богов и их привычки в сексе центурион Плавт. Манеры у них были затейливые. То корову поимеют, то гуся. В смысле лебедя. Римлян это не очень смущало. Старина Нерон и Калигула многому горожан научили. У них кони ездовые в сенате заседали, а сенаторы катали желающих не хуже северных оленей. Полная свобода нравов.
- Надо в золото перевести, - сказал варвар. - В городе без денег тоскливо. Возьмешься, одна двадцатая выручки твоя.
Подобные разговоры вольноотпущенник понимал с полуслова.
- Одна десятая, - процедил он сквозь зубы, - и то, только из уважения к семье императора.
- Тогда сроку тебе декада. Нас время поджимает. Я просто чувствую шорох песчинок в часах вечности, - сказал варвар.
- Каждый камень стоит около двадцати золотых ауреев, - сказал вольноотпущенник, и получил крепкий удар ножнами по жирной спине.
- Тридцать! - взревел Плавт диким медведем.
- Их много, цена падет, - запричитал клиент.
- В городе ждут резни, а камни прятать легче, чем золото, - сказал один из ветеранов. - Не показывай все сразу, а мы будем тебе помогать деньги получать. Не пристало такому солидному господину самому тяжести носить.
Солдаты развеселись, стали мышцы напрягать.
- Откуда у тебя камни? - спросил я Гнея. - Они сверкают в чаше, словно кровь Юпитера.
- Кровь бога в сосуде, или сына его, - забормотал Петр.
Я уже привык к его неожиданным словам. Он почти поэт. Мысль пришла, он ее оттачивает. Только без рифмы.
- Один хороший человек в дорогу дал, - ответил мой спаситель.
Да, кстати, если кто-то подумал, что я неблагодарная свинья, то так оно и есть. Жизнь приучила. Кувыркался тут недавно, в прошлом месяце с двумя сестренками, так их семейка с отца моего такие синекуры стребовала, что он даже меня замечанием удостоил. Обычно он нас с братцем вблизи не видит. В уме уже прикидываю, куда Гнея пристроить. К мамаше - исключено. Завтра же отравят. У самого цезаря горшок ночной выносит аристократ с родословной прямо от Ромула. И все остальные такие же. А город ждет резни. Отец совсем плох, как только он умрет, мы с братцем сцепимся в грызне за трон. Это такое креслице, где вмешается ровно одна задница. А остальное от лукавого Януса, бога обмана. Город стоит на костях и требует свежей крови. Во время проскрипций Суллы здесь за лето триста тысяч человек убили. Близится буря. Деньги - загребущему, слезы - дуракам, трон - тому, кто говорит: «Возьму и не отдам!».
- Здесь сто двадцать семь камней, - сказал бывший раб в шелковой тоге и достал из ее складок счеты, почти фокус, подумал я, - по двадцать четыре золотых монеты за камень, это будет, - и он приготовился к долгому подсчету.