Неизвестные в истории 2-го тысячелетия племенные названия «мадаи» и «парсуа», неразделимые для греков мидяне и персы, впервые появились в ассирийских исторических летописях IX в. до н. э. Правители этих двух племен платили дань Ассирии в правление Салманасара III (869–824 гг. до н. э.), и в то время, по-видимому, парсуа располагались южнее и юго-западнее озера Урмия, а мадаи – юго-восточнее восточных склонов гор Курдистана, распространяясь на восток на северо-западное плато, несколько севернее области, называвшейся Мидией во времена Ахеменидов. Тем временем парсуа переместились вниз по хребту Загроса и сформировали второй анклав в Центральном Загросе, на территориях, которыми предполагала править Ассирия (рис. 14). Саргон II установил ассирийские гарнизоны внутри территории парсуа, главным из которых был Хархар («крепость Саргона»), находившийся недалеко от современного Хамадана. Однако во времена Саргона парсуа уже занимали долины у подножия Бахтиарских гор, западнее Шустара и северо-восточнее Суз, неподалеку от эламской территории Аншана. Этот новый район поселения они называли Парсумаш. Постепенно здесь поселилась основная масса парсуа и в конце концов отобрала территорию Аншана у ослабевшего Эламского царства. Но в 692 г. мы все еще слышим о Парсумаше и Аншане, сражающихся как союзники против царя Ассирии Синаххериба.
Рис. 14.Ассирия и Персия в VIII–VII вв. до н. э.
Пользуясь при каждом удобном случае слабостью Салманасара V (727–722), мидяне становились все более важным фактором ассирийской политики. Однако очень маловероятно, чтобы до правления Саргона их примитивная племенная организация позволила провести какую-либо согласованную политическую акцию. Мы знаем, что местный мидийский вождь Дайукку, противостоявший Саргону в 715 г. до н. э., считался достаточно могущественным, чтобы заслужить высылку в один из контролируемых ассирийцами городов в Сирии. Вероятно, это был Деиок, первым, согласно Геродоту, объединивший Мидий-ское царство и основавший Экбатану. В чем конкретно заключались достижения Дайукку, каковы были его отношения с парсуа и был ли в действительности он вообще мидянином – ничего этого мы не знаем. Но после правления Саргона, в 702 г. до н. э. мидийский царь Укшатар (по-гречески Киаксар) напал на ассирийский гарнизон в Хархаре.
Сложности с непокорным народом Манна могли заставить ассирийцев в правление Ассархаддона собирать припасы и лошадей из Мадая. До этого главным источником снабжения являлась Замуа, но хотя она всегда была лояльной к Ассирии, с восточных границ этой провинции угрожали маннеи. Постоянно, со времен набегов Салманасара, операции на территории Мадая были опасными, хотя Тиглатпаласар III (746–728) собирал с нее дань. Но теперь кажется, что ассирийское вмешательство в дела мидян для них абсолютно нежелательно, поскольку, когда силы Ассархаддона начали проникать на их территорию, между этими кампаниями три вождя сами появились в Ниневии, желая добиться помощи ассирийцев против мятежников у себя на родине. Это были Уппис из Партакки, Занасанна из Партукки и Раматайя из Уруказарбарны. Первое из названий, Партакка, вероятно, обозначает зарождавшуюся центральную иранскую провинцию, позднее называвшуюся Парфией, но ее расположение в то время неизвестно. Все эти территории находились значительно дальше контролируемых Ассирией Замуа и Парсумаша, и просьба ассирийской защиты, исходящая из страны, населенной, очевидно, мидянами, и уплата значительной дани наводят на мысль, что объединение мидян при Деиоке, о котором рассказывает Геродот, было домыслом более поздних времен. В 676 г. до н. э. ассирийцы вторглись на территорию мидян вплоть до горы Бикни (Демавенд, северо-восточнее Тегерана) в местности Патушарри, а между 676-м и 673 г. набеги на эту территорию стали интенсивнее. Конечно, очень вероятно, что путь ассирийских армий лежал к югу от территории Мадая, но без вмешательства мидян и киммерийцев, разумеется, не могло обойтись.