слишком высокий почет, нагло заявляют мне в лицо, что
мое внимание для них позор! Ну, моя королева белой
замши и голубого шелка, ты у меня раскаешься!
Пока он бормотал это себе под нос, Гловер с дочерью
вошли в доминиканскую церковь, а их провожатый Кона-
хар, стараясь не отстать, задел плечом – быть может, не
совсем непреднамеренно – молодого вельможу. Рыцарь,
потревоженный в своем неприятном раздумье и, верно,
усмотрев тут нарочитое оскорбление, схватил юношу за
грудь, притянул к себе, ударил и отбросил прочь. Рассер-
женный противник, еле оправившись, схватился за бок,
точно ища меч или кинжал на том месте, где их обычно
носят. Но, не найдя ни того, ни другого, он в бессильной
ярости махнул рукой и вошел в церковь. Эти несколько
секунд его замешательства молодой вельможа стоял,
скрестив руки на груди, и надменно улыбался, точно при-
глашая его показать, на что он способен. Когда же Конахар
вошел в церковь, его противник тщательней прикрыл лицо
плащом и поднял над головой перчатку, подавая кому-то
условный знак. Тотчас к нему подлетели два человека,
которые, так же закрываясь плащами, ждали поодаль сиг-
нала. Они озабоченно пошептались, потом вельможа уда-
лился в одну сторону, а его друзья или приспешники – в
другую.
Входя в церковь, Саймон Гловер бросил взгляд на их
группу, однако, раньше чем они разошлись, он уже занял
место среди молящихся. Он преклонил колена с видом
человека, отягченного горькими мыслями, но, когда
служба пришла к концу, он, казалось, освободился от тре-
воги, как бывает у того, кто вверился в своих заботах
божьему промыслу.
В церкви собралось много знатных кавалеров и дам, и
обедню служили с пением, торжественно. Ждали даже
самого Роберта III, но приступ недуга, какому он был
подвержен, помешал доброму старому королю присутст-
вовать, как обычно, на службе. Когда молящиеся разо-
шлись, Гловер и его красавица дочь задержались у испо-
ведален, чтобы принести покаяние своим духовникам. Так
и случилось, что была уже темная ночь и глухо вокруг,
когда они по опустелым улицам возвращались к своему
жилищу. Большинство горожан давно пришли домой и
легли спать. По пути встречались только полуночники да
бражники, чванливые и праздные слуги надменной знати,
не стеснявшиеся оскорблять мирных прохожих в расчете
на безнаказанность, какою они пользовались благодаря
влиянию своих господ при дворе.
Быть может, опасаясь встречи с подобным обидчиком,
Конахар, подступив к перчаточнику, сказал:
– Хозяин, прибавьте шагу: нас преследуют.
– Преследуют, говоришь? Кто и сколько их?
– Один человек. Закутался в плащ и идет за нами как
тень.
– У себя на Кэрфью-стрит я из-за одного человека, кто
бы он ни был, не ускорю шаг.
– Но он при оружии, – сказал Конахар.
– Мы тоже, и есть у нас руки и ноги. Неужели, Конахар,
ты боишься одного противника?
– Боюсь? – вскричал Конахар, возмущенный таким
обвинением. – Вот сейчас увидите, как я его боюсь!
– Теперь ты хватил в другую сторону, глупый маль-
чишка! Не можешь ты держаться середины. Случай не тот,
чтобы лезть нам в драку, хоть мы и не побежим. Ступай с
Кэтрин вперед, а я заступлю твое место. Так близко от дома
нам не может грозить никакая опасность.
Перчаточник пошел позади и действительно увидел
человека, который следовал за ними чуть ли не по пятам,
что в таком месте и в такой час не могло не вызвать опа-
сений. Когда они перешли на другую сторону улицы, так
же поступил и незнакомец, и стоило им ускорить или за-
медлить шаг, он тотчас делал то же. Это ничуть не озабо-
тило бы Саймона Гловера, будь он один. Но в стране, где
человек, неспособный сам себя защитить, не очень-то мог
положиться на закон, красота Кэтрин могла послужить
приманкой для какого-нибудь распутника, замыслившего
недоброе. Когда Конахар и вверенная ему красавица дос-
тигли наконец порога своего дома и старуха служанка
раскрыла перед ними дверь, у мастера отлегло от сердца.
Решив, однако, проверить, была ли и впрямь причина для
тревоги, он окликнул прохожего, который своим поведе-