Выбрать главу

Воображение, по мнению Сидни, нужно поэту не для создания чего-то необычного или даже идеального, что в конечном счете может быть сотворено и Природой. Он рассматривает его в познавательном и этическом планах: образ, возникший в воображении поэта и облеченный в плоть, должен быть логически обосновав для достижения главной цели - этического воздействия на людей: "...создание Кира как особенного совершенства может быть доступно и Природе, но только Поэт может показать его миру так, чтобы явилось много подобных Киров, пусть только увидят они воочию, зачем и как создавал его создатель" {См. наст. изд., с. 154.}. Это еще, безусловно, не реалистическая, но уже логически-реальная обусловленность образа. Говоря об обусловленности идеального образа: "Зачем?", Сидни ставит еще один вопрос: "Как?", предугадывая путь к будущему развитию всякого литературного образа. Мы уже останавливались на этом вопросе, когда речь шла о "говорящей картине Поэзии" - Астрофиле {См. ст.: "Первый английский цикл сонетов и его автор" в наст. изд.}, о его внутренней борьбе и ее результате. Тот же вопрос стоял перед Сидни и когда он взялся за переделку "Старой Аркадии" (вероятно, в 1584 г., завершив работу над "Защитой поэзии" и циклом "Астрофил и Стелла"), он ответил на него, добавив множество опасных приключений своим героям, чтобы их дорога к счастью стала еще труднее.

Для того чтобы показать, зачем и как создав данный образ, истинная поэзия изображает не то, что было, есть или будет, а то, что могло или должно быть. В этом заключена исследовательская, познавательная функция воображения. Аристотель писал об этом как о свойстве, отличающем истинную поэзию от всех прочих искусств, и Сидни развивает мысль Аристотеля: "Эти третьи и есть те, которые должным образом подражают, чтобы научить и доставить удовольствие, и, подражая, они не заимствуют ничего из того, что было, есть или будет, но, подвластные лишь своему знанию и суждению, они обретаются в божественном размышлении о том, что может быть или должно быть" {См. наст изд., с. 156-157.}.

Вслед за Аристотелем Сидни настойчиво проводит мысль о высшем назначении поэзии в познании мира, потому что она познает человека - высшее создание Природы, потому что ее конечная цель - облагораживающее воздействие на человека: "Очищение разума, обогащение памяти, укрепление суждения и освобождение воображения - это то, что обычно называется нами учением... конечная его цель - вести и увлекать нас к тем высотам совершенства, какие только возможны для недостойных душ, оскверненных пристанищем из праха" {Там же, c. 158-159.}. В этом поэзия получает преимущество еще и потому, что обладает свойством, не присущим ни одному другому искусству, - увлекать, побуждать (to move), т.е. воздействовать на эмоции людей. Эту идею эмоционального воздейстния (moving power) Сидни заимствовал у Минтурно, труды которого издавались в Италии в 1559 и 1564 г. Но гораздо важнее то, что путь к этой мысли в "Защите" совершенно логичен и начинается с авторской определения поэзии, по которому поэзия - это единство категорий познания и удовольствия, и Сидни - последователь Аристотеля, считавшего конечной целью искусства цель практическую (Praxis), - должен был выявить, чем способствует категория удовольствия достижению главной и конечной цели поэзии. С точки зрения Сидни, побуждать (to move) важнее, чем учить (to teach): "Ибо кто станет учиться, если его не побудили захотеть учиться?" {Там же, с. 172.} Сначала нужно увлечь, воздействовать на эмоции, потом объяснить и закрепить это воздействие. Эта особенность поэзии повлияла и на ее логическое построение: вывод-содержание (т. е. первичность вывода и вторичность содержания), а не содержание-вывод, как в других искусствах, даже самых близких к поэзии (в истории, философии): "...искусство мастера заключено в Идее или прообразе его труда... То, что Поэтом движет Идея, очевидно, поскольку от воображения зависит совершенство творимого им" {Там же, с. 154.}.

В "Защите поэзии" Сидни вводит понятия содержания и формы, еще, однако, не обозначая их терминологически: "...стихотворчество есть лишь украшение Поэзии, но не ее суть..." {Там же, c. 157.}. Или, по его же словам, как длинная мантия не делает из человека адвоката, так и версификация не создает поэта.

К этому времени итальянские теоретики имели уже развитую классификацию поэзии, по поводу которой в той или иной мере высказывались и Миктурно, и Скалигер, и Кастельветро, чье влияние на "Защиту поэзии" не раз доказывалось западными исследователями. Минтурно разделил прозу и поэзию и назвал поэтом лишь того, кто писал метрами. Кастельветро тоже осуждал соединение прозаической и поэтической речи в одном произведении. Но Филип Сидни прилагает термин "поэзия" к художественной литературе вообще, не выделяя прозы, поэзии и драматургии и лишь обговаривая два последних вида. Правда и он отдавал предпочтение поэтической форме: "...стихи намного превосходят прозу в нанизывании памятных узелков..." {Там же, с. 186.}.

Филип Сидни не только вводит понятия содержания и формы, но и соответствия формы содержанию, отталкиваясь в своих размышлениях от аристотелевской концепции прекрасного: "Ведь прекрасное проявляется в величине и порядке" {Аристотель. Поэтика. Л., 1927, с. 50.}. Сидни пишет: "...лишь бы поэты не произносили слова (как в застольной беседе или во сне), - будто ненароком вылетают они изо рта; каждый слог в каждом слове нужно тщательно взвешивать в соответствии с достоинством предмета" {См. наст. изд., с. 158.}. Причем он настаивает на том, что содержание первично и ведет за собой форму, "так как стихотворчество есть лишь украшение Поэзии, но не ее суть. Много было прекраснейших поэтов, которые никогда не писали стихами, зато теперь у нас хватает рифмоплетов, не достойных называться поэтами" {Там же, с. 157.}.