«Куба — да, янки — нет!»
«Кубинка» остановилась, внимательно посмотрела на Пашку, а потом вдруг прыснула в кулачок… И снова замелькали ее высокие загорелые ноги, поплыли по степному морю ее туфли-лодочки, а Пашка так и остался на берегу.
«Куба — да», — тихо сказал он и поплелся к палатке…
А сейчас она снова была здесь.
Она раздавала трактористам письма.
— Вы, Галушкин, — говорила она, обращаясь к рыжему верткому парню, — должны были бы, по совести, не только сплясать, но и спеть: вам три письма.
— А мне сплясать не предвидится? — спросил Митич, месяц назад приехавший на целину из Белоруссии.
— Вам пишут, — сказала она.
— А мне, Аня? — кричали трактористы и протягивали руки, точно от Ани зависело, получат они весточку из дома или нет.
Все ждали писем. А Пашка был в этом вопросе человек незаинтересованный. Мать писала ему по праздникам: Новый год, Первое мая и т. д. А он отвечал с той же частотой плюс Восьмое марта. Но тем не менее Пашка выдвинулся вперед.
— А много ли писем мне? — сказал он.
— Ну-ка поищи, Анюта! — крикнул рыжий. — Интересно, что там нашему Пашке жена пишет.
Все захохотали, и Аня тоже улыбнулась. Пашка был не в восторге от этой шутки, как бы нарочно преуменьшавшей его перед Аней. Но он подыграл рыжему и сказал:
— Интересно, что мне мои детки пишут.
Все снова засмеялись, а Аня сказала:
— Жена вас, видно, забыла.
Странное возбуждение охватило Пашку. Томясь желанием выкинуть бог знает что, говорить какие-то необыкновенно смешные, остроумные, лихие слова и чувствуя, что сейчас его закренит, занесет и он начнет нести всякую чепуху и околесицу, выкрикнул:
— Меня забыть нельзя! Я незабываемый… Я вроде такой незабудки…
— Вроде чего? — удивленно спросила Аня.
Пашке стало жарко и противно от фальшивых, нелепых, похожих на глазированные приторные пряники, немужских слов, которые он только что произнес и слащавый вкус которых он еще чувствовал на губах.
— Слушать надо, — грубым, скрипучим каким-то басом сказал Пашка.
— Тебя послушаешь — уши завянут, — сказал рыжий.
— Помалкивай! — взвинченно и зло сказал Пашка, чувствуя, что если кто-нибудь станет одергивать его или воспитывать сейчас, при Ане, то он немедленно полезет драться.
Но никто не стал его одергивать и воспитывать. Ребята промолчали, и Пашка оценил это и успокоился. Счастливчики, получившие письма, ушли их читать, а те, кому писем не было, с разочарованным видом отправились в палатку досыпать. Кольцо, окружавшее Аню, постепенно истаяло. И Пашка остался с ней один на один.
— Ну, мне пора, — вздохнув, сказала она и встала.
И Пашка понял, что сейчас она уйдет. Не отдавая себе в этом отчета, но желая во что бы то ни стало остановить ее, Пашка сказал тоном привередливого, дотошного клиента, к которому утром пришел почтальон:
— А почему журналы вовремя не приходят?
Аня пожала плечами и сказала:
— У нас здесь, знаете ли, целина. У нас здесь, знаете ли, шоссе нет.
И она сверху вниз посмотрела на Пашку.
Но то ли женское чутье ей подсказало что-то, то ли отнюдь не привередливость прочитала она в выражении Пашкиного лица, но она смягчилась и спросила:
— Какой журнал вы выписываете?
— Во-первых, «Советский экран», — сказал Пашка и добавил, как бы рассуждая с самим собой: — Кино, видите ли, важнейшее из всех искусств…