– И флаг в руки, но мне на глаза не попадайся!
– Хорошо, золотая моя, искать будешь – не найдешь! – заверил Серега, направляясь в сторону кухни, где брякала посудой Даша.
Хохол мрачно смотрел телевизор, где в "Новостях" рассказывали о результатах местного конкурса красоты. Победила длинноногая блондинка с глуповатым лицом; стояла на подиуме в накинутой на плечи норковой шубке и старательно хлопала накрашенными ресницами, демонстрируя удивление по поводу своей победы. Коваль усмехнулась – зачем так играть, когда любому дураку понятно, что если за твоей спиной видна улыбающаяся морда Макара, то вопрос о победе даже не стоит. Хохол тоже заметил сутенера, фыркнул и потянулся за сигаретами.
– Пойдем в сауну? – предложила Марина, пытаясь вернуть своему телохранителю хорошее настроение, но Хохол неожиданно отказался:
– Не хочу.
– Да и пошел ты! – разозлилась она. – Заколебали все!
Коваль развернулась и вышла из гостиной, прихрамывая. Через час, вся распаренная и расслабившаяся, она лежала на полке в сауне и плакала. Еще два дня – и годовщина у Егора, опять появится толпа притворно сочувствующих, в глаза выражающих соболезнования, а за спиной злорадно потирающих руки… Так было на девять дней, на сорок, на полгода… откуда столько мелких людишек вокруг? Марина никого не звала на поминки, но всегда кто-то притаскивался. Возможно, ей просто казалось, что все так плохо, но скорее всего так и было – слишком много Малыш оставил ей, слишком многих обошел. Женщина, да еще совсем молодая, с такими деньжищами, с такими связями… Мало кому это нравилось, скорее – наоборот.
Дверка отодвинулась в сторону, появился телохранитель, молча залез, сел за спину и обнял Марину громадными ручищами. Уткнувшись лицом в мокрые волосы, покаянно пробормотал:
– Киска моя, прости идиота, не знаю, что накатило… не могу без тебя, прости…
– Я не сержусь на тебя, Женька. – Она положила руки на его пудовые кулаки и прижалась затылком к плечу. – Просто ты стал какой-то… не знаю, чужой совсем. Я измучила тебя, со мной очень трудно.
– Неправда. С тобой хорошо.
– Хочешь, я разрешу тебе спать у меня в спальне?
– Нет.
– А…
– Я не лягу в постель, в которую ложился Малыш, – отрезал Хохол, вынимая ее из сауны. – Даже не проси меня. Ты будешь спать у меня, когда захочешь.
– Как скажешь, дорогой, – отозвалась Коваль, обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. – Все, что ты захочешь.
– Так прямо и все?
– Я никогда не бросаю слов на ветер, ты ведь знаешь.
– Ох, нарвешься ты, Коваль! – предупредил Хохол, занося Марину в свою комнату и укладывая на постель. – Вот и шконка моя, ждет нас с тобой, моя киска…
Она растянулась на постели, наслаждаясь движениями его рук по телу.
– А ведь я боюсь тебя, Женька, – призналась вдруг Марина. – Ты меры не знаешь, я боюсь, что ты не сможешь остановиться, искалечишь…
– Ты меня боишься? – расстроенно повторил он, обнимая ее. – Боишься? Да я лучше нос себе откушу, чем причиню тебе вред, неужели ты не понимаешь?
– Не обижайся, – попросила Коваль, целуя его. – Хочешь, расскажу, как меня тобой пугали, сперва Череп, потом Малыш? Больше всего на свете я боялась попасть тебе в руки, оказаться с тобой в одном помещении. Я смотрела на тебя и боялась встретиться глазами, чтобы ты, не дай бог, не захотел познакомиться со мной поближе. А где-то глубоко внутри мне было интересно узнать, какой ты. Меня привлекала исходившая от тебя опасность. Помнишь, когда я впервые оказалась в твоей комнате? Ты не впустил меня тогда, а я была готова на все, правда.
– Я побоялся, что потом меня Малыш убьет. Впервые, наверное, испугался. Но ведь все знали, как он тебя любит и что может в случае чего. – Хохол улыбнулся, легонько щелкнув Марину по носу.
– А мне было все равно, что сделает Малыш со мной и что – с тобой. А помнишь, когда мне все же удалось затащить тебя в постель? – Коваль посмотрела в его глаза – они как-то странно светились, воспоминания о той ночи доставляли Хохлу явное удовольствие. – Ты боялся меня, Женька, и мне это нравилось – я заставляла бледнеть человека, о чьей жестокости ходили легенды!
– Представь, каково было мне? Я не верил, что это происходит на самом деле – сама Наковальня, жена Малыша, пришла ко мне и сказала – возьми. А там, в Египте? – Хохол положил ее сверху, прикрыв простыней. – Я хотел тебя так, что даже думать ни о чем не мог, мне нужно было трогать тебя, целовать.
– По-моему, тебе удалось все, чего ты хотел, – заметила Марина, разглаживая его брови пальцами.
– Удалось. Я получил от тебя все, на что ты только была способна…
Марина надеялась, что он не настанет, этот день, который так невыносимо проживать… Надо вставать, ехать на кладбище, где соберется толпа народа, а так хотелось бы побыть совсем одной, просто посидеть, положить цветы и поговорить всласть с мужем, поплакать, наконец, но чтобы только не видеть никого, не слышать траурных речей, воспоминаний от чужих людей. Не выйдет, конечно, а так хочется! И ехать нужно прямо сейчас, говорят, мертвые ждут гостей именно утром…
Позавтракать Марина не смогла – ничего не хотелось, только кофе и сигареты, штук пять, аж в горле запершило. Хохол поругался, но скорее для вида, понимал прекрасно, как ей тяжело и плохо. Он смотрел на хозяйку сочувственно, представляя, что именно ей предстоит пережить сегодня. Его сочувствие не раздражало, не доставляло никаких неприятных ощущений – Хохол стал членом семьи, если бы не он, неизвестно, что было бы с Мариной. Наблюдая, как методично рассовывает он по карманам какие-то таблетки и пузырьки, Коваль усмехнулась:
– Аптеку ограбил, дорогой?
– Лучше пусть будет и не понадобится, чем наоборот, – безапелляционно высказался телохранитель.
– Ты ведь знаешь, что мне это не поможет, – текилу прихвати, она надежнее.
– И текилу прихвачу, не переживай. – Он посмотрел на Марину пристально, но она не плакала, держалась. Еще успеет.
Чем ближе подъезжали к кладбищу, тем сильнее сжималось ее сердце, покрываясь ледяной коркой. Ноги сами несли к черному памятнику с одной-единственной датой. Слава богу, никого не было, и Коваль смогла приблизиться к могиле и прошептать, привалившись лбом к холодному мрамору:
– Ну, здравствуй, любимый мой, здравствуй, Малыш! С днем рождения тебя, родной мой. Как ты там без меня, скучаешь, наверное? Вот и я скучаю, мне так плохо без тебя, Егор…
Краем глаза она видела, как отвернулся, смахивая слезу, Розан, как нервно ломает в пальцах сигарету Хохол, как топчутся, не смея поднять глаз от земли, Данил и Юрка – охрана не выражала сочувствия вслух, зная, что Коваль терпеть этого не может.
– Хохол, налей мне! – приказала она, и тот подчинился, протягивая стакан с текилой, которую Марина выпила залпом, даже не закусывая.
Розан тоже замахнул стаканчик, хоть и за рулем был. Да что такое стакан текилы для Розана – так, невидимые миру слезы! Равно как и Марине теперь. Они стояли вокруг могилы и молча курили, Коваль смотрела на памятник, и в голове никак не укладывалось, что вот это – все, что осталось от ее мужа. Пацаны отгребли снег, расчистили все вокруг, и Марина положила под плиту букет белых роз. Белые цветы на черном мраморе – по традиции…
Смахнув с глаз слезы, она пошла прочь от этого места, где становилось еще тяжелее. Хохол догнал уже у выхода, обнял за плечи, но Коваль вырвалась:
– Пусти! Не хочу, чтобы Егор видел, во что я превратилась.
– Зачем ты так?
– А что, это как-то по-другому называется? – жестко спросила она, выхватывая из пачки очередную сигарету и нервно щелкая зажигалкой.
– Не мучай себя, ты тут ни при чем. – Хохол все же притянул ее к себе, преодолев сопротивление. – Он простил бы тебе, если бы был жив.
Вот они, волшебные слова, после которых можно всласть поплакать…