Она спрыгнула с дивана и послушно закрыла глаза, раскручиваясь так, что подол юбки задрался – и остановилась, наугад ткнув пальцем в карту.
– Марианская впадина, – запинаясь, прочел он и добавил упавшим голосом: – Самая глубокая в мире.
– Мне цыганка напророчила, что в восемнадцать лет умру, – и она опустилась на диван.
«Она сделала аборт и исчезла навсегда», – думал он, закрыв глаза. – «А ты бы мог уехать днём позже и увидеть её. Беременную, бледную, будто отравленную. И аборт, который делала местная ведунья, потроша её узловатыми пальцами, ты мог увидеть, и таз с ошмётками слизи, и кровавый след на простынях. Но ты предпочёл уехать. Ты испугался глубин, в которые мог погрузиться вслед за ней и пропасть навсегда. Поток крови, смешанный в запретной реторте, не унять обычным подорожником».