— Так, так! — начал понимать Марущук. — Но у меня негде устроить вашего товарища.
— Но разве это так важно?.. Где-нибудь на диване, на полу, — волновался Ливанов. — Только до утра!
Марущук крякнул, снял пальцем нагар со свечи и демонстративно взялся за ручку двери.
— Не понимаю вашей настойчивости, господа! Неужели вам непонятно, что именно мне менее всего подобает сейчас прятать у себя… ну, давать приют… ну… словом, вашему товарищу? Прошу простить меня… Второй час, все уже спят. Надо быть более чуткими, господа! — сказал он с иронией и захлопнул дверь.
Гимназисты застыли в темноте перед запертой дверью, не решаясь идти на улицу.
Миша стоял, прислонившись плечом к стене. Он, видимо, ничего уже не соображал от усталости.
— Я вычеркиваю Марущука из «Товарища»! — заявил Ливанов.
— Рекомендую тебе выбросить «Товарища» со всеми героями и любимыми цветками. И радикальнее и умнее! — посоветовал Котельников.
— Но что у нас за отцы, товарищи?! — вместо ответа воскликнул Ливанов. — Я вижу, все они один другого стоят. Ведь они тоже когда-то были молоды.
— Ты хочешь сказать, что и мы можем стать такими же? — подозрительно спросил Андрей.
— Товарищи, вы идите, а я здесь посижу, на лестнице, иначе я засну на ходу, — сказал Миша. — А кто кем будет, поверьте, это никому неизвестно. В один день может все измениться. Я это знаю по себе.
Он сел на ступеньку и склонил голову на колени.
— Я знаю, что делать, — вдруг затормошил Мишу Андрей. — К Петьке Стеценко. Он спит отдельно… в кладовке. Кладовка теплая. Петька уходит в шесть на завод — целый день будешь спать. А сейчас возьмем извозчика…
Миша вздохнул и, ничего не отвечая, пошел к выходу, опираясь на руку гимназиста.