Гимназисты дошли до конца торгового квартала, единственного освещенного во всем городе. Андрей зевнул и заявил:
— Пойдем, ребята. Надоело печатать.
— Подожди, Андрюшенька. Еще разочек туда и сюда, — просил Володька. — Люблю по Дворянской потолкаться.
— Развлечение для дураков! — отрезал Андрей.
— Чудаки вы, ребята! Тут же народ топчется. Посмотреть приятно.
— Сам чудак. Дом у тебя — дворец, сад у тебя королевский. А тут пыль, толкучка.
— Надоели мне и дом и сад, — играя носком ботинка и явно рисуясь, сказал Володька. — Ну, черт с вами. Не хотите, так пойдем.
И они вступили в темную улицу, где ночью можно было без чужой помощи свернуть шею в выбоинах тротуаров, в ямах щербатой мостовой.
— Ребята! Знаете что? — сказал Ливанов. — Пойдем к Ваське Котельникову.
— Верно! — сказал Володька. — Интересно, дождался он новых штанов или нет.
— Ну, ты про штаны оставь, скучно и непотребно.
— Да я ничего, ребята, а только смешно.
Гимназическая квартира, на которой поселился Котельников, была недалеко. Двенадцать простых железных кроватей стояли у стен трех небольших комнат анфиладой. Необходимость экономии изгнала отсюда начисто мебель, обои, цветы и прочие излюбленные в провинции украшения. На середине всех трех комнат стояли большие столы, обитые клеенкой. У столов и по углам — побывавшие в боях, все в чернилах, кляксах и царапинах венские стулья.
Василий сидел у стола и читал книжку. Он радостно поднялся навстречу товарищам.
— Ты когда же придешь в гимназию? — спросил Андрей.
— В понедельник буду. — И после короткой паузы добавил: — И штаны новые пошил.
— А почему ты в церкви не был?
— Опять конфуз получился. Надел я новый костюм и пришел в церковь, а инспектор меня завернул домой. Говорит — без мундира в церковь нельзя. А где я мундир достану?
— А где штаны взял, там и мундир найди.
— Как раз!.. На штаны я квартирные деньги истратил. А мундир, наверное, рублей двадцать стоит.
— И за тридцать не сделаешь, — сказал Володька.
— Ну, это ты не сделаешь, — возразил Ливанов. — Тебе ведь на белой подкладке надо.
— А разве не красиво?
— Не знаю. Вид дурацкий…
— Ты не говори, девчата любят…
— Ну уж, какая тут белая подкладка!
— Что ж ты будешь делать?
— Инспектор велел подать заявление на имя господина директора. Если он разрешит, могу в куртке ходить.
— Дурацкая история! Не все ли равно, в чем человек ходит. Лишь бы голова на плечах была, а не капуста, — сказал Андрей.
— А вот мой папаша почтеннейший, — усмехнулся Ливанов, — когда у него спросишь деньги на новые сапоги, говорит, что «одежда — сие тлен», а в других случаях утверждает, что человека по одежде встречают.
— Выходит, гимназия не для меня? — спросил Василий и при этом покраснел.
— Это мой папа так говорит. Я, брат, его не очень уважаю, но, увы, родителя не выбирал.
— Да ты не думай, что меня это может смутить. Учиться буду, остальное чепуха.
Голос Василия звучал уверенно, брови сошлись, серые глаза глядели ровно, не мигая.
Хрипло, с надрывом задребезжал в коридоре разбитый звонок, и вся квартира вдруг пришла в движение. По комнатам с лорнетом в руках проплыла полная седая дама. Быстрым взором она оглядела присутствующих. Мальчик младшего класса, лежавший на кровати, положив ноги на железную спинку, вскочил и принялся одергивать куцую суконную курточку.
— Педеля [3] черт принес, — сообразил Ливанов.
— Ну что ж… Еще девяти нет.
— Без четверти, — посмотрел на часы Володька.
В комнату уже входил невысокий человек в мундире министерства народного просвещения. Лицо, испещренное синими жилками, какие бывают у алкоголиков, маленькое и невыразительное. Черные седеющие волосы были зализаны на висках. Большие очки с темными стеклами сидели как маска, и улыбка казалась гримасой. Истинное настроение, которое выражали глаза педеля, оставалось тайной.
Это был старший надзиратель гимназии и одновременно регент хора. Никто не знал, сколько уже лет он служит верой и правдой многочисленным директорам горбатовской гимназии. Это была ходячая традиция, архив воспоминаний. Он был одновременно гонителем всех живых, веселых ребят и трубадуром отучившихся героических поколений. В его рассказах какие-то давно ушедшие из гимназических стен Терещенки, Кривенки, Ковалевы и другие герои местных гимназических мифов казались необыкновенными существами, перед которыми нынешнее поколение не больше чем пигмеи, достойные жалости и снисходительной улыбки из-под очков.