Несла эту чашу по традиции жена. Если не было жены, несла дочь, если не было и дочери, то ближайшая родственница, но всегда женщина, редко это делали две женщины. Им полагалось принести чашу к «краю». Краем называлось место перед вечным кострищем, выложенным семью ярусами поленьев. На него сверху укладывали почившего, усыпанного цветами, благовониями или ветками с красными зимними ягодами, если была зима. Зажигали чашу за тысячу шагов. Иногда провожальную ночь называли так же ночью тысячи шагов. Все это расстояние и должна была пронести женщина до костра и поставить чашу на специальную подставку. Обычай был странный и опасный, хотя и очень древний. Здесь уже родные, друзья, верные дружинники должны были от этой чаши зажечь по две лучины, и отпустить тем самым умершего искать дорогу в царство мертвых, осветив ему путь. Само кострище раньше укладывали на лодку и пускали по реке, но теперь такой обряд проводился все реже, ведь часто реки не было, тогда после кострища пепел собирался в специальную урну, и хоронили его в малом склепе, называемом «домовѝной». Так было почти повсеместно. Урны простого люда так же укладывали в домовину, только они строились уже не похожими на терем, а на простую избу, и были они значительно меньшими по размеру. И хоронили такие домовины на распутьях дороги или специальном кладбище, часто на погосте неподалеку от храма.
Рору предстояло уснуть вечным сном в своем малом склепе, на территории Кремля. Князей подкняжеств уже давно хоронили в домовинах в их столицах. У великокнязей тоже был такой склеп. Домовины в нем пристраивали друг к другу так, что склеп стал походить на небольшой дворцовый терем с башенками и луковичками крыш, мостками-переходами, колоннадами. Все это украшалось резьбой, делалось даже искусственное озеро и ручей, подливая в них воду по мере надобности. Первую малую бирюзовую луну каждую ночь зажигали в малых оконцах склепа светильники, а потом - только в поминальные дни. Мастера-домовинники очень ценились и никогда не сидели без работы. И были людьми весьма состоятельными. У них всегда была наготове новая избушка или башенка, так что новый пристрой делался уже на следующий день после похорон.
Народу собралось видимо-невидимо. Костер уже был сложен. Великокнязя уже омыли и обрядили, уложили опочивать во резном деревянном открытом гробу, словно на спальном ложе, украсили ароматными последними цветами, вымоченными в мёде, установив его гроб на кострище. Лежал князь в нем, молодой и красивый, словно живой, просто спящий. Оттого еще грустнее делалось на сердце. Ведь многие думают, молодым не умирать.
Бабы плакали величальную-провожальную песню, гусляры веселили мертвеца перед последней дорогой. Солнце почти село. Все темнее становилось вокруг, и все большую силу набирали луны - две светили желтым светом, одна, самая малая, - бирюзовым, а еще одна - сиреневым. Ее было видно только здесь, на севере. Говорят, Южный материк никогда не видел Сиреневый луны, оттого еще его называли Слепым.
Дольше медлить было нельзя. Пеларе еще не доводилось нести такую чашу, потому что, когда умер ее отец, она была совсем маленькой, и нести чашу ей не доверили, ее несла какая-то нянька. Пелара взяла в руки чашу.
- Не бойся, княжича. - говорил провожатый. - Видишь, на чаше кожаные вставки, рук не обожжешь. Только неси осторожно, и следи за ветром, чтобы не сдул искру тебе на платье, ступай плавно, чтобы не волновать серу.
Пелара глубоко вдохнула и, кивнув головой, подала знак, что готова. Гусляры замолкли. Плакальщицы затянули «последнюю». Провожатый поднес горящую лучину к чаше, и она вспыхнула желто-зеленым светом. Перед княжичей специально расстелили деревянные мостки. Они шли прямо по земле до помоста-костра (он назывался крада*). Весь помост до крады был выстлан длинными красными циновками, чтобы не споткнуться. Пелара медленно шла по циновкам и роняла слезы в огонь. Бабы пели, что огонь должен смыть слезы, а память должна смыть огонь. Через сотню шагов она уже приноровилась и даже стала поднимать взгляд на провожающих. В толпе увидела и Севалину, в длинном траурном одеянии, она кивнула княжиче в знак приветствия и поддержки. Пелара и не заметила, как прошла тысячу шагов и поставила чашу на подставку. Резная каменная чаша в виде цветка осветила траву вокруг и прощающихся. Потянулась длинная вереница людей, еще сильнее плакали плакальщицы, а певчие пели все более проникновенно. Теперь уже они возносили мольбы к богам, чтобы жилось в небесной жизни почившему народному батюшке хорошо, чтобы берег он с небес свой народ, и обещали ему, что не забудут о нем здесь, на земле.