– И тебе больше никогда не удавалось прищучить его?
– Нет, – сказала она. – Потом разразился этот скандал с Дорси, и я ушла из полиции.
– А что случилось с дочерью твоей подруги?
– Она сбежала из дому через пару месяцев, и больше ее никто не видел. Надо полагать, постигает прелести уличной жизни. Четырнадцать лет… – Говоря это, Лори сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться, и в ее глазах стояла боль. Она чувствовала себя виноватой в том, что ее подруга потеряла дочь из-за наркотиков.
Этот случай, по-видимому, много значил для нее, а я до сих пор ничего не знал. Чего еще я о ней не знаю? О каких еще глубоких личных травмах она молчит в понедельник, среду и пятницу вечером? И как я должен себя чувствовать из-за того, что она никогда раньше не допускала и мысли о том, чтобы рассказать мне нечто подобное?
Я снова перевел разговор на животрепещущую тему.
– Почему ты считаешь, что Гарсия не мог убить Дорси?
– Понимаешь, Энди, Дорси пятнадцать лет был тайно связан с преступным миром. Я работала с ним уже после того, как эта тайна открылась, но достаточно хорошо успела его узнать. Это был упрямый и чертовски опасный сукин сын, он чуял беду за милю. Трудно представить себе, как кто-то мог его убить, а уж мелкая сошка вроде Гарсии не могла сделать это ни при каких условиях. Даже если бы Дорси привязать к дереву, а Гарсии выдать базуку и танк, Дорси бы с него с живого кожу снял через тридцать секунд.
Что мне хотелось сказать, так это: «Поздравляю, ты опять права, Лори! Парень, который действительно виновен, сидел в этом самом кресле вчера. Покажи ей, что она выиграла, дружок!» И то, что я не мог ей этого сказать, злило меня, однако ничего тут поделать нельзя.
– Скорее всего, полиция знает то же, что и ты, – сказал я. – Но у них, должно быть, что-то есть на него, а то бы ему не предъявили обвинение в убийстве. Может быть, он с тех пор вырос в матерого уголовника?
– Это нереально, – покачала головой Лори.
Уверенность, прозвучавшая в ее голосе, удивила меня.
– Никаких сомнений?
– Абсолютно, – тихо сказала она, глядя мне прямо в глаза.
Здесь были подводные камни, которые я решил обойти. Наш разговор окончательно угас из-за недостатка новой информации, так что Лори за ней и отправилась. Я остался в одиночестве, надеясь все обдумать.
Для того, чтобы взяться за защиту клиента, я должен был, по меньшей мере, понимать, что он невиновен. Это жесткое убеждение серьезно сокращало мой послужной список, однако для меня тут не было выбора. Разумеется, почти никогда нельзя знать наверняка, что твой клиент невиновен. Все, что у меня было в начале любого дела, это недоверие к фактам, которые представляло обвинение, и вера и убежденность в том, что мой клиент говорит мне правду. Даже в самых удачных делах мне никогда не удавалось полностью доказать невиновность клиента; я всего лишь надеялся, что смогу поставить его вину под серьезные сомнения. И дело Уилли Миллера – яркий тому пример.
Нынешняя ситуация выглядела совершенно иначе. Я мог быть совершенно уверен, что Гарсия невиновен, потому что я знал, кто виновен. Тут было немало пищи для размышлений, а лучше всего я размышляю, выгуливая Тару на утином пруду. Чем и собирался заняться, когда Эдна объявила, что у меня в 11.15 встреча и клиент уже пришел. Поскольку клиентов в данный момент у меня не было и уж на 11.15 я встреч не назначал, звучало это сильно.
Оказалось, что в 11.15 мне предстоит встретиться с двоюродным братом Эдны, биржевым маклером Фредом. Вообще-то встретиться с ее кузеном Фредом когда-нибудь в необозримом будущем я действительно обещал, малодушно рассчитывая, что это будущее никогда не наступит. Но вот оно наступило, и пока я попытался сообразить, можно ли удрать через окно, в мой кабинет вошли Эдна и человек, который, как она считала, лучше всего распорядится моими двадцатью двумя миллионами, – кузен Фред.
Не было ничего удивительного в том, что у Эдны нашелся кузен для этих целей. Кажется, у нее была огромная семья, раскиданная по всему западному полушарию; ее родственники занимались всеми делами, какие только смог придумать человек, причем все работали в разных сферах. Кузен Фред занимался финансовыми рынками.
Фред оказался упакованным в костюм-тройку джентльменом примерно моего возраста. Он пожал мне руку, и мне немедленно вспомнилась сцена из «Бери деньги и беги» с Вуди Алленом, в которой персонаж Аллена, заключенный, был пойман при попытке к бегству. В качестве наказания его заперли в подземелье вместе со страховым агентом из Дайтона, и они пожали друг другу руки, когда свалились в эту дыру.
Эта встреча обещала быть пыткой в любом случае, и особенно сейчас, когда я хотел вытряхнуться из офиса и как следует подумать над всеми этими событиями вокруг смерти Дорси. Вряд ли мне сосредоточиться на этих проблемах, обсуждая финансовые вопросы с кузеном Фредом.
К моему большому удивлению, кузен Фред оказался нормальным человеком, который к тому же разделял мое недоверие к людям, претендующим на знание фондового рынка. Я убежден, что никто на самом деле понятия не имеет, поднимутся цены или упадут. В конце дня комментаторы строят четкие, логически выверенные прогнозы, что будет происходить на рынке завтра, но это не более обосновано, чем астрологические прогнозы.
Мы с Фредом говорили на одном языке. Насколько я люблю азарт в ставках на исход футбольных или баскетбольных матчей, настолько же я предпочитаю быть осторожным на фондовом рынке, ограждая себя от разорения. Фред придерживался точно такой же стратегии, и что особенно важно, он сообщил об этом раньше, чем узнал мою точку зрения. Я убедился, что он не пытается просто говорить мне то, что, как он полагает, я хочу слышать.
Но при всей своей консервативности в финансовых решениях, я все же довольно импульсивен. Фред показался мне не хуже других дилеров, которых я встречал, так что я согласился предоставить ему распоряжаться одиннадцатью миллионами долларов из моих средств. Он не стал падать мне в ноги и рассыпаться в благодарностях, хотя, конечно, был доволен. Я направил его утрясти все детали к Сэму Уиллису и позвонил Сэму – предупредить об этом. Когда Фред вышел из моего кабинета, Эдна восторженно взвизгнула – она была не настолько сдержанна, как ее кузен.
Наконец-то освободившись, я взял Тару и поехал с ней к утиному пруду в Риджвуд. Это удивительно тихое место, особенно учитывая то, что там все еще было прохладно и родители не выгуливали здесь своих вопящих отпрысков. Тара всегда замирает при виде уток; она может тихо сидеть и пялиться на них часами. Мы взяли с собой булку, и Тара знала, что это для уток, и не пыталась покушаться на нее. Нам с Тарой обоим легче всего думается здесь.
Моральной дилеммы со Стайнзом, вообще говоря, не было. Мои профессиональные правила диктовали мне вести себя так, будто Стайнз никогда не переступал порог моего офиса и не делал никаких признаний. Буду кормить уток, выгуливать Тару и пытаться определить, на какую благотворительность потратить деньги, если вдруг сложится так, что кузен Фред не проиграет на бирже все мои деньги.
Другое дело Гарсия. Лори безусловно права, это омерзительный тип, по которому давно тюрьма плачет. Но судебная система не осуждает хоть трижды подозрительного человека, который невиновен в преступлении, лишь из-за того, что он, по-видимому, совершил другие преступления, которые невозможно доказать. Это только в бейсболе бывают штрафные броски, но суд не НБА.
Справедливость будет попрана, если Гарсия получит срок. И что с того? Мало ли я вижу несправедливостей, с которыми ничего не могу поделать? Это еще далеко не худший пример. К тому же кто сказал, что его непременно посадят? Если он не совершал этого убийства, а он его не совершал, то кто найдет против него неопровержимые улики? Обвинению не удастся доказать его виновность, он выйдет на свободу, настоящий убийца будет пойман, и все будет в порядке. Мне остается накормить пару дюжин уток и провести хороший день в компании Тары. И забыть о Гарсии. Выкинуть его из головы.
Я не мог.
Я отвез Тару обратно домой и отправился в суд. Судебный пристав, Рита Голден, вышла пообедать, секретарша сказала, что она вернется через десять минут. Решил подождать в коридоре, и она вернулась, опережая расписание на две минуты.