Во время пребывания Гитлера в столице Германии там назревал политический кризис. Например, военный министр генерал фон Штайн был заглушён криками при выступлении в рейхстаге. Давно прошли дни Burgfrieden[15] – политического перемирия, последовавшего за началом войны, так как различные политические партии и организации со своими механизмами публичности всё больше нападали друг на друга. По всей Германии были признаки раскола в государстве и обществе, падения морали, растущего уровня политической ненависти и ухудшения материальных условий. Уже в 1916 году детей в Германии поощряли ходить босиком. Однако ефрейтор Гитлер не видел обостряющегося кризиса, равно как и других аспектов мрачной реальности. Как он написал Эрнсту Шмидту на открытке, изображавшей один из самых известных музеев Берлина, он посещал культурные учреждения города и восхищался их имперским великолепием: "Город прекрасен, настоящая метрополия. Движение огромное даже теперь. Я провожу в прогулках почти весь день. Наконец-то у меня есть шанс узнать музеи немного лучше. Если коротко: у меня есть всё ".
Единственное другое письменное свидетельство, оставшееся от поездки Гитлера, состоит из трёх открыток видов Берлина (с формальными приветствиями, написанными на них), которые он отправил старшему сержанту своего полка Максу Аману. Таким образом, визит Гитлера в Германию был крайне необычен по сравнению с поведением обычного солдата. В то время как почти каждый солдат в отпуске посещал друзей и семью, Гитлер отправился на экскурсию в Берлин. Причина этого состояла в том, что он воспринимал своей "семьёй" тех, кто был на фронте, и что у него не было дома, куда можно было пойти, как это явно видно из того факта, что его единственная переписка была с другими солдатами полкового штаба. Примечательно, что Гитлер не посетил Мюнхен, к которому он явно не испытывал тёплых чувств, в противоположность заявлениям нацистской пропаганды и последующему назначению Мюнхена "Городом Движения" и в противоположность собственным заявлениям Гитлера в Mein Kampf, что он "[был привязан к Мюнхену] более, чем к любому другому месту на Земле".
Он не посетил и дома своих товарищей в Баварии. Он не забыл свою ненависть к анти-прусским настроениям в Мюнхене и к баварскому католицизму во время своего предыдущего визита в Мюнхен. Он не выказал какого-либо желания вернуться в Баварию.
***
К середине октября для полка наступило время покинуть относительный мир и безмятежность Эльзаса. Даже с пополнением в полку Листа всё ещё не хватало 300 человек. Даже к концу своего пребывания в Эльзасе солдаты 16‑го полка считались неспособными ни к чему другому, кроме как быть использованными в стационарной окопной войне. Тем не менее, настроение людей к концу их нахождения в Эльзасе изменилось к лучшему.
Как отметил Юстин Фляйшман, в "очень плохую погоду", из-за которой вскоре люди 16‑го полка "совершенно промокли", полк Листа теперь вернулся во Францию в приграничный регион Пикардии и Шампань, примерно в 150 километрах к северо-востоку от Парижа вблизи Реймса. Там рота Фляйшмана располагалась в "огромной ферме в очень скучном месте в Шампани, на расстоянии около 30 километров от Реймса". Здесь ефрейтор Гитлер воссоединился со своим полком. Это был немного более опасный участок Западного фронта, чем в Эльзасе. Однако к счастью, в частности потому, что новое пополнение полка всё ещё было недостаточно интегрировано в часть, полк не участвовал в каких-либо военных действиях в течение почти двух недель, когда он стоял там. Однако после того, как 22 октября французы прорвались через ряды немцев к юго-западу от Лаон, недалеко от места расположения 16‑го полка, полк Гитлера был возвращён в бой. В наступлении французы вытеснили немцев из стратегически важного Шемин де Дам, известной гряды водораздела между долинами рек Айсне и Айлет, названного по пересекающей его дороге. Это привело к срочному отступлению немцев за канал Ойсе-Айсне.
Когда в ночь с 25 на 26 октября люди полка прибыли к довольно узкому каналу рядом с деревнями Лизи и Анизи-ле-Шато, они должны были охранять северный берег канала в болотистой местности, которая, по сути, была ещё не укреплена. Ко времени прибытия на их новое место они были крайне утомлены. Юстин Фляйшман написал об их финальном переходе к новой позиции: "Наша рота отделилась от остальных и потерялась; напряжённый марш; Грубер упал, потеряв сознание. За ним последовали ещё двое или трое. Стремительный марш вдоль улицы под артиллерийским огнём противника. Повсюду лежали полуразложившиеся трупы лошадей числом примерно 20. Отвратительная вонь… Мы были полностью промокшие от дождя и пота и ужасно замёрзли".