Из этих почти повсюду встречающихся представлений следует, что хорошо подготовленная война уже как бы выиграна. Победитель (его следует назвать именно так, потому что победа ему уже обеспечена) не должен встретить сопротивление. Оружие врага промахнется, глаза его будут ослеплены, члены откажутся ему повиноваться, скот его будет захвачен и т. п. Обычно нападение совершается на рассвете, внезапно. Это обычная форма боя в низших обществах: исключения очень немногочисленны. Первобытные люди не знают организованного сражения. Сама мысль об этом им кажется смешной. «Я вспоминаю, как один из вождей спросил меня, как мы ведем войну, и насколько он был изумлен, когда я описал ему стреляющих из ружей людей, выстроенных в ряд друг против друга. Он с любопытством спросил меня, находятся ли эти люди вне досягаемости огня, и на мой отрицательный ответ воскликнул: «В таком случае, вы — поразительные глупцы!» Потом ему захотелось узнать, где находится командир. О! — ответил я, он остается позади и посылает людей в бой. Это вызвало взрыв хохота»[51].
Их способ ведения войны совершенно иной. «Бечуаны, например, потихоньку подходят к деревне, которую хотят взять, полностью ее окружают, а около двух часов утра, когда сон крепче всего, они бросаются вперед, издавая страшные вопли, убивают всякого встреченного и одерживают легкую победу над внезапно разбуженными, поледеневшими от ужаса беднягами, у которых один выбор: позволить сжечь себя в своих хижинах или выйти и подставить горло ассегаям (копьям)»[52]. Чаще всего нападающие ожидают конца ночи. У бангала «атака начинается с петушиным пением, между пятью и пятью с половиной часами утра. Они толпами бросаются на кварталы спящего противника, при этом каждый дом окружают от десяти до тридцати воинов, которые караулят у единственной низкой двери. Начинается стрельба, хижины предаются огню. Несчастные осажденные бросаются к выходу, где их поджидает смерть. Щадят только женщин, которых уводят в плен»[53].
В других местах воинов будет меньше и вооружены они будут не ружьями, а стрелами и копьями, и женщин они уничтожат, а не уведут в рабство. Однако время и характер нападения ничуть не меняются от того, происходит ли дело на Борнео, в Полинезии, в Северной или Южной Америке и т. д.
Без сомнения, первобытные люди уяснили себе, что нападение такого рода имеет наилучшие шансы и что захваченный во время сна враг может оказать лишь весьма слабое сопротивление. И тем не менее это соображение о выгоде, возможно, не единственная и даже не главная причина столь распространенного обычая. Нападение должно быть внезапным, следовательно, оно не может произойти днем: ведь тогда людей в хижинах, а возможно, и в деревне, не было бы. Они успели бы схватить оружие, их было бы трудно, а может быть, и невозможно, окружить. Однако внезапную атаку нельзя провести и глухой ночью. Туземцы не любят находиться в темное время или даже лунной ночью вне своих хижин. Они страшатся плохих встреч, бродящих духов, особенно духов мертвых. Итак, остается заря, рассвет. «Кай (германская Новая Гвинея) всегда совершает свои военные подвиги на рассвете. Таким образом, в его распоряжении весь долгий день для того, чтобы удовлетворить свою жажду мести и до наступления ночи оказаться в безопасности у себя дома. Во тьме он опасается духов тех людей, что были убиты; днем же они неопасны»[54]. Об этой же причине упоминают и в центральном Чако, весьма далеком отсюда районе. «Война вся состоит из неожиданностей. Однако, поскольку очень боятся злых духов, нападения никогда не происходят ночью: их всегда предпринимают незадолго до восхода солнца. Даже если индейцы находятся рядом с врагом, они будут ждать этого часа»[55]. В экваториальных и тропических областях времени в распоряжении нападающих очень немного, поскольку сумерки весьма коротки. Нападение должно быть молниеносным.
Было бы естественным предположить, что оно всегда оказывается успешным, поскольку в действительности ведь речь идет не о сражении, а об избиении застигнутых врасплох во время сна людей. Тем не менее, иногда оно оканчивается неудачей. «Случается, — продолжает Кокийа, — что племя, подвергшееся нападению, вовремя просыпается и умудряется нанести нападающему позорное поражение». Возможно, какой-нибудь туземец не спал и смог поднять тревогу. Кроме того — и на это одинаково и определенно указывают все свидетельства, — несмотря на преимущество, которое внезапность обеспечивает нападению, оно никогда не развивается вглубь. Если оно немедленно не приносит успеха, причем полного успеха, если нападающие несут малейшую потерю, они не продолжают наступать, а сразу же отступают. Нойхаус очень точно определил причину этого: «Осознание того факта, что у них нет шансов на успех, лишает их всей отваги. Их снадобье не действует — значит, все их усилия будут напрасны»[56].