Они пробыли там не более десяти минут. За это время я видел, что Полина с Настей места себе не находили. Особенно когда дежурная оторвалась от начальницы, медленным шагом приблизилась к ним и вернулась обратно, ничего не говоря. Но выражение лица у нее было самое многозначительное.
Подойдя к Полине, я встал рядом и погладил Настю по голове.
Дверь открылась, оттуда вышел агент и, обводя всех взглядом из-за насупленных бровей, проговорил:
— Ну-с, приступим. Кто нашел тело?
— Она, — пришедшая в себя Марабу вытянула длинный палец по направлению к нам, хотя наверняка сама учила институток, что показывать пальцем неприлично.
— Кто она? — переспросил Кроликов.
Полина с Настей присели в реверансе.
Марабу подскочила к нам, и я удивился, сколько прыти в этой желчной синявке:
— Анастасия Губина, сирота на попечении, отец умер в следственной тюрьме. Я вошла и увидела ее всю в крови, около тела его превосходительства, невинно убиенного!
Такой наглости Полина стерпеть не могла:
— Постыдились бы, Зинаида Богдановна! При чем тут покойный отец Анастасии? Говорите по делу, то, что видели, а не возводите напраслину на честную девушку!
— Простите, с кем имею честь? — спросил Кроликов, сверля глазами мою храбрую Полиньку.
— Аполлинария Лазаревна Авилова, вдова коллежского асессора Владимира Гавриловича Авилова, дочь опекуна мадемуазель Губиной.
Сыскной агент посмотрел на нее с некоторым уважением.
— Хорошо, — он кивнул, — я хочу побеседовать с мадемуазель Губиной. Пусть она пройдет в класс.
— Никуда она не пойдет! — твердо возразил я. — Мадемуазель Губина несовершеннолетняя и будет отвечать на ваши вопросы только в присутствии ее опекуна. Или в присутствии госпожи Авиловой.
— Кто вы? — спросил меня Кроликов, впрочем, ничуть не смутившись.
— Штабс-капитан артиллерийского полка N-ского гарнизона Николай Сомов.
— Кузен мадемуазель Губиной, — внесла лепту высунувшаяся некстати Марабу.
— Как начальница этого заведения, я должна знать, что совершила мадемуазель Губина, — заявила мадам фон Лутц.
— Но тайна следствия? — попытался было возразить Кроликов.
— Я буду жаловаться губернатору! — грозно отмела его возражения фон Лутц. — И Игорь Михайлович мне не откажет.
Следователь оказался в неловком положении. Наконец, он справился с собой и широким жестом пригласил нас в классную комнату. На пороге он обернулся:
— Господин штабс-капитан, — внезапно обратился он ко мне, — проследите, чтобы никто из присутствующих здесь не покинул коридор.
Я вышел, дверь закрыли, и что происходило в классной комнате, мне пока неизвестно. Полина скупа на объяснения.
Вот такие дела, брат.
Запечатываю и отсылаю — не заметил, как обедать пора. Поеду в трактир, оттуда к Рамзину. Может, что-то и прояснится.
До встречи, Алеша!
Твой Николай Сомов.
Анастасия Губина, N-ск — Ивану Губину, Москва, кадетский корпус.
Милый братец!
Прости меня за ту отчаянную записку, которую я отправила тебе, не помня себя от горя. Теперь я успокоилась и могу связно описать все произошедшее после того, как я обнаружила в классной комнате Григория Сергеевича, лежавшего в собственной крови.
Как я боялась заходить туда, где лежал этот несчастный! Тело попечителя прикрыли серой холстиной, полицейский врач копался в саквояже, а нас Кроликов усадил так, чтобы мы сидели спиной к месту преступления.
— Ну-с, начнем, медам. Расскажите, мадемуазель, как было дело?
Полина ободряюще посмотрела на меня и я сказала:
— Я зашла в класс, чтобы взять из ящика мячик, свой подарок Полине, то есть мадам Авиловой.
— Как вы смели, мадемуазель Губина? — прервала меня возмущенная начальница. — Вы нарушили дисциплину! Институткам запрещено входить в классные комнаты, когда нет занятий.
Но тут вмешался этот страшный полицейский с висячими усами:
— Прекратите, мадам фон Лутц, — твердо сказал Кроликов. — Вы здесь присутствуете как свидетельница того, что с мадемуазель поступают по закону. Когда мне необходимо будет вас допросить, я вам об этом скажу. А сейчас попрошу не вмешиваться в ход допроса.
К моему великому изумлению, начальница немедленно замолчала, а следователь посмотрел на меня прямо—таки ласково:
— Продолжайте, дитя мое.
Нет, он, оказывается, совсем не страшный. И я продолжила:
— Мячик я нашла не сразу. А потом его превосходительство подошел сзади и… — тут я с мольбой посмотрела на Полину. И снова разрыдалась. Сил нет такое рассказывать, да еще при мужчине.
Как долго я рыдала не помню. Полицейский врач подошел к нам, достал из саквояжа какие-то капли, налил из графина стакан воды и подал мне. Я не могла сделать глотка, чтобы не расплескать воду, губы стучали о край стекла.
— Говори все, как было, Анастасия. Как мне рассказывала, — Полина обняла меня и погладила по спине.
— Нет… не могу… — ответила я и отвернулась.
Этого начальница стерпеть уже не смогла.
— Мадемуазель Губина, говорите! Не смейте ничего утаивать! Вы запутываете следствие и мешаете поискам истинного убийцы.
Полина возмутилась и решительно поднялась с места:
— Почему вы давите на мою подопечную! Кто дам вам право, мадам фон Лутц? — и, обратясь к следователю, бросила в сердцах: — Это не допрос, а форменное самоуправство. Я буду жаловаться!
— Сядьте, сударыня, — приказал он ей, а на фон Лутц даже не глянул.
И тогда я решилась:
— Я его оттолкнула и выбежала за дверь. Но на полдороге спохватилась и вернулась за мячиком. И когда я нагнулась, то увидела, что его превосходительство лежит. Мне даже в голову не пришло, что он мертв. Подойдя к нему, я дотронулась, и вдруг хлынула кровь.
— Господин Ефимцев убит тяжелым предметом. У него проломлен череп. Как по-вашему, что это могло быть?
— Протестую, господин агент, — остановила его Полина, не дав терзать меня дальше. — Спрашивайте мадемуазель Губину о том, что она видела и делала. Ее подозрения и догадки не находятся в вашей компетенции.
Кроликов посмотрел на нее с интересом:
— Где вы научились так говорить?
— У моего отца — адвоката Рамзина. Мне часто доводилось присутствовать при его работе.
Начальница снова что-то недовольно проворчала.
— Ну, что ж… — обратился он ко мне: — Не видели ли вы кого-нибудь постороннего в классной комнате или в рекреационном коридоре, мадемуазель?
— Нет, никого. Все были на празднике, в зале.
— А в классе кто-нибудь мог спрятаться, когда вы там присутствовали?
— Не знаю…
— Позвольте мне вмешаться, — попросила Кроликова Полина. — Под кафедрою находится длинный шкаф. Там могут четверо спрятаться. И в задней комнатке, за доской. Там даже дверка есть.
— Я уже осмотрел, — кивнул Кроликов. — К сожалению, никаких следов не оставлено. А вот мадемуазель наследила везде, где могла.
От этих слов я зашлась слезами еще более. А Кроликов поглядел на меня участливо и произнес:
— На сегодня достаточно. Барышню отпускаю, позднее увидимся снова. Езжайте домой да приведите ее в чувство. А пока пригласите ко мне госпожу Радову.
Марабу словно ждала этого часа. Прямая и чопорная, с поджатыми губами, она подошла и заняла мое место.
— Прежде, чем вы начнете допрашивать мадемуазель Радову, — сказала Полина, — не могли бы вы дать указание своим городовым внизу пропустить нас?
— Верно, совсем забыл, — согласился он. — Пойдемте, я провожу вас.
Чем это кончится, не знаю… Но на одно уповаю, только бы не оставили меня Полина и Лазарь Петрович. Я еще буду писать, Ванечка. Молись за меня.
Твоя бедная сестра Анастасия.
Аполлинария Авилова, N-ск — Юлии Мироновой, Ливадия, Крым.
Здравствуй, дорогая!
В последнем письме ты просишь, чтобы я больше рассказала тебе о своем новом знакомом, штабс-капитане Сомове. Похоже, мои письма пока не дошли, и после этого ужасного события, постигшего нас, мне уже совершенно не хочется описывать, как он посмотрел на меня, и что сказал, и как у меня забилось сердце. Не тем заняты мои мысли.