— Стоп! — остановил всех Валерка. — Хватит.
Мы прекратили бить его и, пятясь, стали отступать. Оплот не шевелился.
— Убили что ли? — испуганно оглядел всех Паша.
— Не, — ответил Валерка. — Ни хрена ему не будет.
Оплот тут же подтвердил его слова. Он открыл глаза, приподнял голову и, глядя на нас, выдавил:
— Убью. Всех поодиночке.
Мы бросились врассыпную. На пустыре за стройкой собрались и, нервно закурив, стали вспоминать произошедшее.
— Ничё, ничё, — сдавленно посмеивался Валерка. — Всё хорошо было. Пусть теперь знает, что почём.
Мы тоже смеялись, но в душе не могли согласиться с ним. Угроза Оплота была нешуточной.
Первой его жертвой стал я. Два дня спустя злой как чёрт Мухин — старший, в синяках и пластыре, подловил меня в подъезде. Я не дошёл полпролёта до квартиры.
Встреча была недолгой. Он врезал мне, я упал. Подмяв меня коленками, он принялся выбивать из меня дурь, целенаправленно, по-боксёрски, как-то лениво даже опуская кулаки на мою горемычную физиономию. Я потерял сознание.
Очнулся оттого, что меня отчаянно трясли. Мать вместе с соседкой тётей Шурой, ахая и охая, приводили меня в чувство. Мать плакала. Я же плавал в луже крови.
Им как — то удалось перенести меня в квартиру, смыть кровь, перебинтовать. Мать хотела вызывать «скорую», но я её остановил.
Как потом выяснилось, я пострадал меньше всех. Всего лишь вывернутый набок нос и несколько выбитых зубов. Нос я вправил самостоятельно и вроде бы удачно — он встал почти на прежнее место. Паше с Димоном досталось больше — обоих отвезли в больницу. Лишь Валерка, инициатор нашей бойни, успел схорониться. Жил где-то в подполье, у каких-то друзей на другом конце города.
Мать всё время, пока я выздоравливал, вопила и передавала мне тревожные новости с улицы. Оплот якобы грозился сделать меня ещё раз, так как, дескать, он меня пожалел, но теперь сознаёт свою ошибку. Как ни странно, я воспринимал всё это довольно спокойно. Мне не верилось, что Оплот станет бить меня во второй раз.
Так оно и произошло — бить меня он больше не стал. Я вообще его ни разу не видел после этого, так как вскоре уехал. Мать, едва дела мои пошли на поправку, устроила меня на работу. Помощником лесоруба. Уговорила какого-то старого знакомого взять меня. Работать предстояло в соседней области. Я не сопротивлялся.
В день отъезда, на вокзале, меня нашёл Валерка. Мать, бывшая тут же, встрепенулась, но прощанию нашему помешать не смогла.
— Как ты? — спросил он меня.
— Ничего, — ответил я. — Морда зажила, работать вот еду.
— Жаль, — сказал он.
— Почему?
— Надо же отомстить папашке!
— Не, я уже не мститель.
— Жаль. А я новую банду думаю собрать. Человек десять — двенадцать. Монтажки возьмём на этот раз. Убьём так убьём — мне терять нечего.
— Ну, успехов.
Дали зелёный свет. Проводница закрывала дверь, мать тянула меня к вагону. Я вскочил на подножку.
— Давай, Валер! — помахал другу. — Удачи тебе!
— Тебе удачи! — помахал он мне в ответ. — Возвращайся только миллионером. А Оплоту мы ещё покажем кузькину мать.
Проводница закрыла дверь, я прошёл на своё место. Мать с Валеркой всё ещё махали мне. Скрылись из вида вскоре. Я взял постель и стал укладываться.
Назад я уже никогда не вернулся.
СЕКРЕТ ТВОЕГО ИМЕНИ
— Тамара… — пробовал он на вкус имя. — Та-ма-ра.
— А тебя? — спросила она.
— Глеб.
— У-ух!
— Что?
— Да так, ничего. Первого Глеба вижу за свою жизнь.
— Не, я Тамар видел.
Аудитория постепенно заполнялась. Девчонок было больше. Все чувствовали скованность — первый учебный день всё же.
— В той башне высокой и тесной, — мрачно забубнил Глеб. — Царица Тамара жила.
Тамара заулыбалась.
— Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла.
— Да ты знаток поэзии!
— Так, всплыло…Тамар, а ведь имя, оно на судьбу влияет, ты знаешь?
— Нет.
— Влияет. Вот “Тамара” — к какой-то распутной жизни склоняет, нет?
Тамара наигранно обиделась.
— Потому что говорю я “Тамара”, и мне сразу такая картина видится. Мужик пьяный, в трусах и с бутылкой в руке, и вот так орёт: «Та-ма-ра-а-а!!!»
Тамара изобразила ещё большую обиду, но не злобно, понимающе — ей льстило общение с остроумным парнем. Она даже улыбнулась через секунду. Сидевшие поблизости девчонки тоже обратили внимание на Глеба.
— А когда ты «Глеб» произносишь, что тебе видится? — нашла что ответить Тамара.
— Глеб? — переспросил Глеб. — Глеб… это как рукой по воздуху махнули. Глеб! Глеб — это квадрат. Это квантовый модуль. Цельность, собранность, целеустремлённость. Вот что такое Глеб.
Девчонки улыбались ему. Девчонкам нравится, когда их развлекают.
— А Света если? — спросила одна из них.
— Тебя Светой зовут?
— Я просто узнать хочу.
— Хорошо. Видишь ли, Света…тут тогда надо «Светлана» брать.
— Бери.
Глеб задумался на пару секунд.
— Светлана — это женская самоотверженность. Муж ночевать не пришёл, дети капризничают. Скорбная женщина укладывает их в кроватку. Вытирает слёзы.
— Спаси-и-ибо.
— Не за что.
— А Марата сможешь? — повернулся один из немногочисленных парней.
— Марат — это полное имя?
Девчонки засмеялись.
— Самое полное.
— Мужские имена сложнее. Особенно чужие.
— Давай, не стесняйся.
Пришлось снова задуматься.
— Только одно вижу, — сказал Глеб. — Невспаханное поле.
— Поле? Ни фига себе.
— Да, поле. Земля коричневая такая. Ветер дует, ковыль колышется.
— Татары на Русь идут… — добавила Тамара.
Все грохнули со смеха.
— Вот, видите, — смеялся Глеб. — Уже ученики появились. Это быстро перенимается.
Аудитория заполнилась. Вскоре подтянулись преподаватели. Всех разбили на группы, а декан толкнул речугу. Не ждите лёгкой жизни — вот главный её мотив.
Глеб попал в группу к молодой преподавательнице — она только начинала работать. Диспозиция ему понравилась — Елена Фёдоровна, так звали преподавательницу, внешностью своей обещала долгое и томное общение. Очень лучезарно улыбалась. Поздравила всех с поступлением.
Сентябрь. Учёба. Университет.
— Глеб, — подходили к нему весь первый семестр девушки. — Растолкуй моё имя тоже.
— А что мне за это будет?
— Я тебя поцелую.
— Лады. Значит…Марина.
— Марина.
— Марина, Марина, Марина. Влагой какой-то веет.
— Ну, это я сама знаю! Марина от «моря» произошло, и всё такое — как-то там по-гречески.
— Хорошо, хорошо. Другая версия.
Он думал несколько напряжённых секунд, потом выдавал:
— Марина — это разлука. Муж пил, денег не приносил, приходится расставаться. Прощай, говорит он. Пошёл к чёрту, отвечает она. Расстаются не друзьями.
— Ну вот, мракобесие какое-то!
— Ассоциация.
— Какие-то они у тебя мрачные. Мужи пьяные, и всё такое.
— А что вас ждёт ещё!?
— Ладно, вот тебе поцелуй.
Марина, девушка стильная и куражная, чмокала его в щёку.
— А в губы?
— В губы любимого только, дурачок.
Она убегала на лекцию, а Глеб думал, улыбаясь: «Нелюбимый».
— А меня истолкуешь?
— Что-то не помню твоё имя.
— Жанна.
— Ах да, Жанна.
Студенты бурлили, толкались. Несли из буфета пирожки. Марат махал рукой — звал в курилку.
— Потом, Жан, ладно. Сейчас дел много.
— Ладно.
В курилке щедрый Марат угощал «Уинстоном».
— Гле-буш-ка! Судьбу предсказываешь, говорят. В корень зришь. Ну-ка, продемонстрируй.
— Натали-и-и, — вместо приветствия пел Глеб. — Утоли мои печали, Натали-и-и…