Выбрать главу

Уинтерсон Дженет

Первое рождество О'Брайен

Дженет Уинтерсон

Первое рождество О'Брайен

Перевод с английского Ольги Варшавер

Посмотришь вверх - и сразу видно: "Торгуем 27 дней до Рождества". Буквы крупные, красные, следом - свита пляшущих Санта-Клаусов и сонм ангелочков с трубами.

Универмаг огромный. Если выложить все, что здесь продают, в непрерывную цепочку, начиная с шелковых чулок и кончая пупсом Христом, можно опоясать весь мир. Недра магазина воистину неисчерпаемы. Даже сейчас, в предрождественской горячке, с продленными часами работы, полки по-прежнему ломятся от товаров.

О'Брайен работает в отделе домашних животных. Мимо нее вереницей катятся тележки и плывут корзинки с лосьонами для рук и лица, завернутыми в глянцевую оберточную бумагу с оленьими упряжками. Покупательницы - с виду вполне вменяемые женщины - дружно накидываются на пирамиды кремов для торта, упакованных в коробки с изображением кошары и Вифлеемской звезды. Нанести пирамидам ощутимый урон просто невозможно, они тут же вырастают вновь. Этот феномен, по соображениям О'Брайен, означает только одно: двадцать пятого декабря две трети минимально состоятельных людей или обжираются сладкой клейковиной, или размазывают ее по собственному телу.

О'Брайен открывает лосьон и коробку с кремом. Один к одному! Где-то в Богом забытой дыре стоит фабрика, производящая желтоватую густую массу, оттуда ее рассылают, безымянную, по городам и весям, а посредники, торгующие исключительно под Рождество, фасуют эту гадость во что хотят.

О'Брайен Рождество не любит. Каждый год она просит Бога о чуде, обыкновенном чуде, которое избавило бы ее от роя старых тетушек с неизменными шерстяными носками в подарок и расспросами о ее ухажерах. А у нее ухажера нет. Живет одна, работает в секции домашних животных. Могла бы и себе завести зверька, причем с большой скидкой, в тридцать пять процентов, но ее квартирная хозяйка, убежденная "научная христианка", терпеть не может живность или, как она говорит, "бродячие молекулы".

- Шерсть и волосы - переносчики инфекции. А что может быть волосатее животных?

Поэтому О'Брайен снова встречает Рождество в одиночестве.

Солидарность рождественских покупателей сродни единению, которое - судя по мемуарам - ощущали люди во время войны. Никто не толкается и не распихивает ближних локтями, как случается в иные пики торгового ажиотажа. Напротив, люди пропускают друг друга вперед и болтают о снегопаде, который неминуемо грянет на днях.

- Под Рождество должен выпасть снег! Как же иначе?!

Разумеется! Иначе и быть не может. Вдоволь подарков, вдоволь денег, искусственные дрова в камине - чтоб горели точь-в-точь как настоящие. И снег для детей.

О'Брайен берет газету и проглядывает раздел "Одинокие сердца". К Рождеству таких объявлений печатают не колонку, а аж несколько страниц. К Рождеству всего больше. Столбец за столбцом: умные, жаждущие любви, стройные мужчины и женщины, без видимых дефектов... Неужели все они справляют Рождество в одиночестве? Неужели счастливых пар, обманчиво заполнивших магазин, все-таки меньшинство?

Она позвонила однажды по объявлению и отправилась ужинать со щуплым молодым человеком, специалистом по ремонту органных труб. Он предложил пожениться в тот же вечер по особому разрешению. О'Брайен отказалась, сославшись на то, что скоропалительный брак с непривычки ее утомит. Все равно, что записаться на курс аэробики для продвинутых, когда сам не можешь и пяти минут высидеть на велосипеде-тренажере. А почему, собственно, он так торопится?

- У меня слабое сердце.

Ага, значит, аэробика вспомнилась не зря.

После этого она записалась в фотоклуб, где мужики наперебой предлагали помощь в темной камере, где они проявляли пленку, но у них у всех были волосатые лапищи, напоминавшие горилл из магазинов, где продаются разные шутливые прибамбасы.

- Не поднимай планку чересчур высоко! - наставляют ее тетушки.

Но она поднимает. До самых звезд. Ее планка витает меж созвездий ревущего Льва и бодливого Тельца. И в декабре, когда звезды разгораются особенно ярко, она представляет себя в иной, счастливой жизни.

- У человека должна быть мечта, - говорит она щенку-ньюфаундленду, которому тоже предстоит стать подарком на Рождество. - Но я не знаю, чего хочу. Просто плыву по течению.

Считается, что у мужчин все обстоит иначе: и мечты имеются, и цель в жизни. Она спросила об этом у Клайва, старшего менеджера на их этаже.

- Я бы открыл "Мак-дональдс". Не забегаловку, а настоящий большой ресторан с полным меню, с залом для разных праздников.

Как О'Брайен ни старается, вдохновиться такой мечтой трудновато. Все равно, что мечтать о пылесосе: мощность мощностью, но где же праздник?

Вечером О'Брайен застает хозяйку за серьезным делом: она прилаживает над входной дверью рождественский веночек.

- Сама понимаешь, для жильцов стараюсь, не для себя. Потом еще в холле бумажные гирлянды повешу.

Хозяйка всегда говорит очень медленно: она урожденная венгерская графиня. А такие особы и говорят особо.

Так и не сняв свое красное пальтишко с начесом, О'Брайен уже стоит с концом гирлянды в руках, а хозяйка, кряхтя, лезет по скрипучей стремянке, зажав в зубах шесть крошечных гвоздиков.

- Скоро Рождество, - говорит О'Брайен. - Торжественно клянусь в Новом году переменить свою жизнь. Иначе какой в ней смысл?

- В жизни смысла нет, - говорит хозяйка. - А тебе надо выйти замуж или записаться на какие-нибудь вечерние занятия. Я, к примеру, последние семь лет делаю копии мемориальных досок.

В холле холодно. Гирлянда слишком короткая. Советов О'Брайен слушать не хочет. Извинившись, идет к себе наверх. Хозяйка в неожиданном порыве жалости предлагает ей на ужин банку сардин.

- Не в томате, а в оливковом масле!

Но у О'Брайен другие планы.

У себя в комнате она составляет список того, о чем принято мечтать: замужество, дети, карьера, путешествия, дом, вдоволь денег... В Рождество эти столпы жизни высвечиваются особенно ярко. Если они у тебя есть, пусть не все, пусть хоть несколько, двенадцать праздничных дней ты блаженно пируешь в кругу семьи. А если нет, в Рождество их отсутствие гнетет особенно остро. Ты изгой, сторонний наблюдатель. Даже странно, что отмечая самое аскетичное рождение на свете, люди предаются такому чревоугодию. О'Брайен в теологии не специалист, но тут что-то явно нечисто.