Выдохнув и понимая что жив, протираю глаза ощупываю лицо… И нахожу то чего только что не было. У меня борода. Волосы… Не короткие, а до плеч. Причём борода и волосы не в лучшем состоянии, грязные, местами, то есть везде свалившиеся.
Как так? Выжил, но впал в кому? Судя по волосам пролежал долго. Но это не объясняет почему здесь так темно, ужасно воняет дохлятиной и чем-то кислым, и… Холодно?
Сажусь, ощупываю себя и прихожу к совсем неутешительным выводам. Я скелет обтянутый кожей. На мне слой грязи, поверх лоскуты грязной ткани и я ни разу не в больнице. Меня судя по ощущениям недавно били. Я хочу жрать… Что вообще происходит?
В полной темноте слышу судорожный вздох, чертыхаясь отползаю назад и рукой задеваю что-то…
— Кто здесь? Где мы? А…
Договорить не успеваю, кто-то со спины хватает меня и зажимает рукой рот.
— Совсем спятил, — шепчет в ухо хриплый женский голос. — Заткнись. Под наказание подвести хочешь?
— Какое наказание? — убрав её руку шёпотом спрашиваю.
— Влад, ты не проснулся? — снова закрывая мне рот шепчет женщина. — Или по голове били?
— Его Марта током пытала, — шепчет рядом ещё одна судя по всему молодая девушка. — Отстань от него. Он три дня здесь лежит. Мы думали сдох, а он в себя пришёл.
— Кто такая Марта? Кто вы обе?
— Мозги поджарила, кровопийца, — шепчет за спиной голос. — Плохо… Хотя… Ты только не кричи. Будешь шуметь надзиратели всю бригаду изобьют. План не выполним, в газовую камеру пойдём.
— Да хоть бы, — всхлипнув стонет девушка. — Когда уже всё это закончится. Не могу больше так.
Что закончится? Кто они? Почему я теперь Влад, когда тридцать пять лет был Сергеем? Что…
— Совсем ничего не помнишь? — спрашивают из-за спины.
— Совсем, — шёпотом отвечаю.
— Бедняга, лучше бы ты умер. Ладно. Я Белка или тридцать вторая. Это Маришка, она же седьмая. Ты двенадцатый. Мы в трудовом лагере.
— Где…
— Идельштайн… — всхлипывает девушка. — Место страшное. Здесь… Ты не помнишь…
— Здесь, если хочешь жить, — шепчет мне в ухо женщина. — Надо выполнять три правила. Фрау Марта — бог. Надзиратели — ангелы. Мы никто. Не люди и даже не скот. Хочешь продолжить мучения, заткнись и делай что говорят. В глаза надзирателям не смотреть. В больницу не обращаться. Сдохнуть лучше чем попасть к этим живодёрам. Не проси, не разговаривай. В любом случае, неважно как будут вести себя надзиратели, даже если дружелюбно — падай на пол, сворачивайся и закрывай лицо руками. Тогда сильно не бьют.
— А если не хочу?
— Не делай ничего, — шепчет Белка. — Если повезёт повесят. Если крупно повезёт — расстреляют. Если не повезёт тогда попадёшь в лазарет. Оттуда не возвращаются. Пустят на опыты и дело с концом. Всё, тихо… Идут.
Слышатся едва различимые шаги, раздаётся громкий стук по металлу. Вокруг начинается движение, слышатся стоны и вздохи. Вспыхивает свет и я вижу… Большое помещение, толпа грязных едва живых оборванцев напоминающих скелеты. Немного, человек двести. Мощные лампы под потолком железная дверь в стене и больше ничего…
Смотрю на себя и с ужасом понимаю что выгляжу ещё хуже чем предполагал. Буквально скелет в обрывках полосатой робы. Руки высохшие, на правом предплечье клеймо с номером двенадцать.
— Пошли, — хватает меня судя по голосу Белка и тащит в строй. — Надо построиться иначе всех накажут.
Встаём в строй. Стук, точнее удары в дверь повторяются. Дверь вызывая у всех напряжение с протяжным скрипом открывается и внутрь заходят…
— Доброе утро, — встав перед нами и приветливо улыбаясь демонстрируя металлические зубы кивает немецкий как в фильмах про войну офицер. — Как спалось моему любимому отряду? Как всегда молчите. Ну что вы за люди такие? Не бойтесь, рассказывайте. Как вам условия труда? Как питание? Больные есть? Нет? Все здоровы и довольны?
Отвечать, как я понимаю, никто не собирается. Однако, как только двое солдат, взводят винтовки…
— Да, господин обер-лейтенант, — раздаются в ответ голоса.
— Замечательно, — заложив руки за спину улыбается офицер. — Тогда, дорогие мои, всё по распорядку. Сегодня среда. Поэтому начнём с профилактического осмотра, потом завтрак и работа.
Глядя на эту рожу, понимаю что он русский. Акцента нет, поведение, манера говорить. Точно наш… То есть не наш, но… Господи, хоть бы это всё оказалось кошмаром. Не хочу я попасть назад во времени, в грёбаный концлагерь. Не верю… Это видение, прикол, розыгрыш… Невозможно. Так никто не шутит. Я… Может всё не так страшно? Может…