— Прелесть! Ничего не скажешь — молодцы туполевцы! — И Валерий Павлович поднял вверх большой палец — знак искреннего одобрения.
Самолёт спасён
Подошла весна 1936 года. Наш экипаж, правда еще не оформленный официально, был готов к прыжку через Северный полюс, готов не только технически, но и психологически. Мы долго составляли письмо в Политбюро с просьбой разрешить нам полет через Северный полюс и наконец решились отправить его.
Ответ что-то долго не приходил, а Серго Орджоникидзе на вопросы Чкалова только улыбался в свои пышные усы.
В начале июня 1936 года Центральный Комитет партии собрал представителей авиационного мира — летчиков, летчиков-испытателей, штурманов, инженеров, механиков, чтобы откровенно поговорить о летных делах в частях ВВС.
Во время перерыва мы подошли к Серго Орджоникидзе и спросили о судьбе записки в Политбюро по поводу нашего проекта дальнего перелета через полюс.
— Не сидится вам,— засмеялся Серго,— всё летать хотите. Машину нужно хорошо проверить.
Мы живо ответили, что машина, на которой собираемся лететь, проверена, лети хоть сегодня...
— Ладно.— сказал Серго, видя наше нетерпение.— Я вас с товарищем Сталиным сведу.
И спустя несколько дней, когда мы беседовали в Кремле, на вопрос: «Зачем лететь обязательно на Северный полюс?» — Чкалов, окая, с чувством особой убежденности ответил: «Да ведь машина хорошая, мотор отличный и риска мало, товарищ Сталин».— «Вот вам маршрут для полета: Москва — Петропавловск-на-Камчатке»,— услышали мы в ответ, и слова эти были столь неожиданны, что мы не сразу нашлись, что ответить, но без колебаний, единодушно приняли предложенный маршрут как наказ Родины.
На следующее утро Чкалов, Беляков и я собрались в ЦАГИ.
В тот же вечер мы окончательно оформили распределение между собой обязанностей в полете и, не теряя времени, стали готовиться к старту.
Сколько бессонных ночей прошло над картами полета! Сколько людей втянулось в нашу подготовку!
После полутора месяцев усиленной тренировки и испытаний нам предстояло сделать последний контрольный рейс.
Погрузив в кабину «АНТ-25» имущество, мы приняли на борт инженеров и радиста и поднялись в воздух. Нас обдало перегаром желтого едкого дыма, валившего из труб окрестных заводов. Я включил тумблер подъема шасси. Вдруг откуда-то снизу послышался треск. Все встрепенулись. Я посмотрел через плечо Валерия, пилотировавшего самолет, и установил, что сигнальные лампочки положения шасси не горели. Ось лебедки, поднимающей шасси, не вращалась, хотя рубильник электромотора был включен.
Чкалов в это время сидел за рулем и набирал высоту. Беляков и радист настраивали радиостанцию. Я присел на бак резервного запаса масла и задумался.
— Что-то неладное с шасси,— сказал я подошедшему ведущему инженеру самолета Евгению Карловичу Стоману.
— Не понимаю, что могло случиться,— ответил инженер и направился к подъемнику и тросам шасси самолета. Вскоре он вернулся опечаленный.— Дело плохо. Оборвались тросы подъема и выпуска шасси...
— Посмотрим, в каком положении находятся ноги шасси самолета,— сказал я, и при помощи навигационного прицела мы с Евгением Карловичем тотчас же убедились, что левая и правая ноги самолета находятся в подогнутом положении.
Я пробрался к Чкалову и рассказал о случившемся. Его глаза лишь на долю секунды отразили досаду и удивление, но на лице не дрогнул ни один мускул.
«АНТ-25» между тем продолжал лететь на высоте около тысячи метров.
Солнце стояло еще высоко, до наступления темноты оставалось добрых четыре часа, а горючего хватало не менее чем на двое суток непрерывного полета.
Чтобы легче разобраться в причинах и размерах повреждения лебедки шасси, я набросал ее схему, передал товарищам и, сменив Чкалова, начал пилотировать самолет с заднего пульта управления.
Командир слез с переднего сиденья и, добравшись до штурманского места, попросил Александра Васильевича доложить штабу перелета по радио о случившемся, а руководителя полетов Щелковского аэродрома — предупредить все самолеты, находящиеся в воздухе, чтобы их экипажи были предельно внимательны и близко не подходили к «АНТ-25», так как его экипажу будет некогда наблюдать за окружающим воздушным пространством.
Ведущий инженер попросил у Чкалова разрешения поднять переднее пилотское сиденье. Валерий Павлович вместе со Стоманом демонтировали верхнюю часть кресла летчика и тут же увидели, что лебедка, поднимающая и опускающая шасси, серьезно повреждена.