— Вот этот? — спросил он басисто.
— Ага — подтвердила девочка и тоже, но с детски-смелым вызовом кивнула на Пастухова.
— Товарищ командир, — нисколько не повышая своего баса, обратился объездчик к Алексею, — можно на минутку?
Алексей подошел к людям. Они тихо заговорили. Он расстегнул шинель, засунул руку глубоко за борт, шаря в боковом кармане, обернулся, громко позвал:
— Папа!
Странно смешались в этот миг два чувства Александра Владимировича — жгучей силы счастливое чувство, что с момента встречи сын назвал его первый раз так, как звал всегда до бессмысленного разрыва, и чувство нетерпеливо вспыхнувшего любопытства — как же теперь будут вести себя эти люди в развязке атаки на его особу.
Улыбаясь глазами и выступая даже сановитее, чем в торжественных обстоятельствах жизни, он приблизился к сыну.
— Дай, пожалуйста, твой документ, — ровным тоном сказал Алексей, — они хотят проверить.
Пастухов вынул замшевый бумажник, достал паспорт и не просто дал, а вручил его сыну, подняв на приличную высоту и медленно приспустив. Он как будто и не глядел в это время на жадно интересовавших его людей, однако чутьем угадывал их малейшие движения.
Объездчик, получив и развернув документы Александра Владимировича и Алеши, сличал их с мешкотным и, видно, нелегким вниманием.
— Теперь верите, что это отец? — спросил Алексей.
Ему никто не ответил.
Пока все это длилось, строй разомкнулся — черномазый и за ним парень с подвязанной щекой с обеих сторон объездчика силились вчитаться в бумаги, впрочем покашиваясь сторожко на проверяемую личность. Девочка отступила шага на два и смотрела на Пастухова сердитым взором исподлобья, который он запомнил с повстречанья в лесу.
Его глаза нежданно-ласково повеселели.
— А башмаки-то, поди, потеряла со страху? — насмешливо спросил он.
Она только больше насупилась.
— Фамилии одинакие, — как видно, на самой низкой ноте заключил свое исследование объездчик, — по отечеству товарищ командир получается тоже сродственный.
Он подумал и не очень охотно вернул документы Алексею.
— Курочек самопала не пора опустить? — деликатнейше сказал Пастухов, и от этого вопрос прозвучал весьма ядовито.
— Не опасайтесь. Привычные, — отозвался объездчик и будто еще неохотнее обхватил большим пальцем рогульку курка и тронул спуск.
— Веревкой думали меня скручивать? — построже, но по-прежнему ехидно спросил Пастухов.
Черномазый неожиданно рассыпчато засмеялся, показывая белые нестройные зубы и сквозь смех растягивая слова:
— Да-ть, мы что же!.. Порядок! По лесу там ноне какая сволочь не шмыряет!..
Смеясь, он больше напоминал цыгана — ему только недоставало серьги в ухо. Подвязанный малый с достоинством поправил на себе кепочку, переложил веревку из одной руки в другою, потом зажал моток под мышкой. Он, кажется, был обижен.
Александру Владимировичу становилось веселее, происшествие отвлекло его от сына, но, взглянув на него, он удивился, как серьезно и терпеливо выражение его вдумчивого лица; он; наверно, считал естественным и необходимым все, что тут — по мнению отца — нелепо и смешно случилось.
Из дома, вышла немолодая женщина и, озабоченно всматриваясь, направилась к людям.
— Что здесь такое? — по-хозяйски спрашивала она, отряхивая друг о дружку ладони и вытирая их о перехваченную в талии, как передник, загрязненную какую-то скатерть. — Ты что, Настюша? Что, Елизар? — обращалась она к девочке и объездчику. — А вы куда провалились, — сказала она другим, — ступайте, сверху надо сносить ящики, сейчас приедут машины.
Она лишь мельком глянула на Алексея, проговорив, что он, кажется, сейчас был с товарищами в музее, и пристально посмотрела на Пастухова. Вдруг, потеряв распорядительный свой вид занятого человека и сбавив голос, она спросила:
— Простите, а вы… Вы, кажется, я не ошибаюсь, вы не… Вы товарищ Пастухов? Я…
— Да, — ответил он с полупоклоном.
— Ну да, по карточке, по фотографии… Вы извините, запамятовала ваше имя-отчество…