— Павлуш, проводи Прасковью Петровну: темень… Привыкай! — сказал Петр Андреевич младшему сыну после чая.
Когда гостья с Павлом вышли, Мурашев велел всем идти спать, а Акиму остаться с ним.
— Денька через два поедешь с товарцем по аулам, вслед за ними. Узун-кулак скажет путь. Только не встречайся. Порасспросишь, с чем едут. Может, и удастся сурприз преподнести мил-другу, — жестко кинул Петр Андреевич.
Аким кивнул головой. Все понятно. Только зачем отец Павла тешит надеждой? Ему стало жаль брата.
— Папань, а может, Павке сказать? — вопросительно посмотрел он на отца.
— Зачем? Его дурь можно выбить только кувалдой, да, может, сейчас Федор еще и отвертится — больно хитер. А Павке верить нельзя: возьмет и расскажет Аксюте. Вот отправим его в город, не будет видеть свою кралю, тогда и сообщим, — ответил отец. — А невесту я ему высмотрел. У Самонова девка на выданьи. Не больно красива, да приданого сто тысяч…
Глава десятая
Топорков с Исхаком прибыли на Успенский рудник уже в начале апреля, после смены хозяев. Наследники Ушакова продали предприятия Спасского завода, рудников и копей французу Эрнесту Карно за семьсот семьдесят шесть тысяч.
В дороге шахтеры задержались, выполняя поручение Антоныча, знакомили Карпова с казахской беднотой, а затем — у родственников Кокобаева. Путь от Родионовки до рудника отнял у них почти месяц.
Федор Карпов довез их до Нельды — зимовки рода Исхака. Ехали не спеша, ночуя в каждом встречном ауле. Останавливались в самых бедных мазанках. Казахи — народ гостеприимный. Каждого примут приветливо и угостят всем, что имеют. Правда, у некоторых, кроме жареного бидая — пшеницы, — ничего и не было.
Сидя на кошмах и одеялах, неторопливо пили чай, и после обязательного, по обычаю, сообщения о том, куда и зачем едут, Исхак рассказывал собравшимся, как царь расстрелял русских рабочих, которые пошли к нему просить правды.
— Ой-бой! — с ужасом восклицали слушатели. — Разве он и русских не любит?
— Рабочих и бедняков царь и его чиновники всех не любят, и русских и казахов… — объяснял Исхак и спрашивал: — А ваш волостной вас любит? Он казах!
— Эй, джок! Он деньги любит, баранов любит, русских начальников любит, им кланяется, а нас в шею гонит, — отвечал кто-нибудь из более смелых.
— Вот видите! — восклицал Исхак и продолжал: — Вы байские стада пасете, разве его камча по вашим плечам никогда не била?
В ответ неслись уже разноголосые выкрики — мало кто из слушателей не испытал ударов байской плети. Исхак укоризненно качал головой.
— Ай-ай! Где же храбрые жигиты? Вас бьют, а вы молча терпите! Русские бедняки так не делают, они своим богачам сдачи дают…
Помолчав немного, он, словно только что вспомнив, начинал рассказывать о забастовке 1901 года на карагандинских копях.
— Рядом с русскими рабочими там стояли и храбрые казахские жигиты… — почти пел Исхак.
Любят жители глухих аулов слушать новости. Два спутника, издали увидев друг друга, спешат съехаться и после обязательных приветствий сразу задают вопрос: «Хабар бар?»[2] Всякая новость интересна и, только родившись, начинает крепнуть и расти, передаваемая узун-кулак из аула в аул. А этот гость рассказывает новости, никогда не слыханные, хорошие новости про батыров-рабочих, которые не боятся никого, любят казахов, как братьев. Хозяйки до утра подкладывали в очаги курай и с замиранием сердца слушали рассказчика вместе со всеми.
Много рассказывал Исхак и про русских переселенцев, таких, как Федор: эти — братья казахам, всегда скажут правду, помогут. А вот купцы, подобные Мурашевым, приезжают в аул, чтобы обмануть бедняков…
— A-а, толстый купса, знаем. Он был у нас, — сообщал один из собеседников.
— Сатубалты рассказывал про Подора, — говорил другой.
— Мамед тоже, — раздавались довольные возгласы, и все доброжелательно смотрели на Карпова, приглашали его заехать к ним на обратном пути.
У Кокобаевых пробыли несколько дней. Собрались все родственники Исхака, даже самые отдаленные. Для гостей резали баранов, угощали бесбармаком.
— А если теперь рабочие забастуют на руднике, вы будете помогать? — спрашивал Исхак после долгих разговоров.