Утром, ровно в девять, кто-то постучался в дверь. Раду бросил на меня многозначительный взгляд и кинулся открывать. Он был свежевыбрит, волосы смочены водой, а в последнюю минуту он даже нацепил галстук. Проделывая все эти приготовления, он таинственно ухмылялся, но я решил, что он попросту меня разыгрывает: надо же нам как-то развлечься в этой конторской дыре. Вот сейчас откроется дверь, и я услышу нетерпеливый голос Дима: «Вы все еще дрыхнете? Давайте что нибудь делать — уже десятый час!» Вместо этого я услышал женский голос, от которого у меня перехватило дыхание: в комнату вошла Анка Бабеш.
Я узнал ее сразу и по голосу и по платью, хотя оно было не зеленое, как тогда в лесу, а белое. Я быстро взглянул на нее… Она была удивительно красивая. Красивее даже, чем тогда в Банясе. И белое платье, как-то особенно ловко перехваченное в талии, замечательно шло к ней. И все-таки от нее веяло чем-то новым, не то холодом, не то грустью… Этого не было тогда, в первый раз.
Она торопилась и сказала, что зашла только на несколько минут договориться о связи — ей поручено заниматься нами вместо Дима. А Раду как раз был в ударе, острил, предлагал ей остаться, нам вот-вот принесут завтрак из «Капши»[51], и как-то само собой получилось, что она разговаривала только с ним. Когда она собралась уходить, Раду пошел провожать ее к лифту, а я подошел к окну, чувствуя себя совершенно несчастным.
Ну вот и конец, думал я, глядя на ярко-синий кусок неба, прочерченный черными дымящими трубами. Конец моим глупым надеждам… Конец иллюзиям… Сколько раз мечтал я об этой встрече! Как молил я судьбу все эти последние дни, чтобы произошло нечто невероятное и мы снова встретились. Однажды я даже рискнул зайти в библиотеку «Фундации», с одной целью — почитать о Шопене. Я просидел там весь день и узнал о нем все: и то, что в его сочинениях сквозь мягкий лиризм проглядывают образы гнева, ярости, кипучей борьбы, и что Шуман сказал о его мазурках: «Это пушки, спрятанные в цветах». Я узнал названия всех пьес Шопена; правда, я никогда их не слушал, но это не столь уж важно. Как радовался я, представляя себе заранее ее удивление, когда я выложу ей при первой встрече все эти сведения! И вот встреча состоялась. Да, вот я и встретился с Анкой, и все вышло совсем не так, как я ожидал. Она даже ни разу не посмотрела на меня. Вот и все. Вот и конец…
Я знал, что она будет теперь приходить к нам довольно часто, но это меня почему-то не радовало. Я знал и чувствовал, что она уже не та милая, веселая девушка, которую я встретил с месяц тому назад в шестом автобусе по дороге в Банясу. С ней что-то случилось, ее мысли заняты чем-то своим, загадочным и печальным…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
И все-таки я теперь жил только ожиданием ее прихода.
Дни наступали и уходили, внешне как будто одинаковые, неподвижные, но полные напряжения, ожидания, тревоги. В те дни, когда мы не ждали Анку, я вставал поздно и долго лежал на кровати, слушая болтовню Раду, который уверял, что все идет замечательно. Вот мы, два члена студенческого революционного «ресорта», забрались под крышу этого поганого дома, нам и носа нельзя показывать на улицу, и денег у нас осталось ровно двенадцать лей, так что обеда сегодня не будет и завтра не будет, ужина тоже не будет. Но все это не имеет значения, потому что мы продолжаем помогать движению даже отсюда, из-под крыши, и плюем на шпиков, которые разыскивают нас, с высоты восьмого этажа. Вот газеты пишут, что Гитлер собирается проглотить Австрию, убийца венских рабочих Дольфус сам стал жертвой гитлеровских убийц и наступление фашизма продолжается по всей Европе, но даже из-за этого не стоит расстраиваться, есть ведь на свете СССР, в скором будущем даже у нас будет официально учреждено общество «Amicii URSS»[52], в Бухарест приедет советский посол, перед королевским дворцом будет стоять машина с красным флажком, и, если нас не упрячут к тому времени, мы тоже увидим. Разве это не замечательно?
Пока Раду ораторствовал, за дверью слышались голоса, в умывальне плескалась вода, в уборной тоже кто-то спускал воду, и по всем признакам я безошибочно определил, что Диоклециан заперся в уборной. Василиу в ожидании разгуливает по коридору со спущенными подтяжками, а бухгалтер Паску уже вернулся с улицы со свежей газетой и ищет, с кем бы завести разговор на свою излюбленную тему: растраты, воровство, хищения; обнаружена новая крупная растрата на железных дорогах: два миллиона украл только один начальник станции Галац — как вам это нравится? Правительство нарочно не принимает мер, чтобы упорядочить бухгалтерский учет, всюду сидят воры и растратчики, — если никто не обратит внимания на бухгалтерию, государство обанкротится, помяните мое слово…