«Сукин сын этот экономист, — сказал Дим, когда мы снова вышли на улицу. — Я, кажется, видел его фамилию в фашистской газете «Буна вестире» в списке предателей. Они намекают на то, что его следует кокнуть, а он кудахчет, что фашистской опасности нет. Честное слово, я совсем не пожалею, если они его пристукнули. Вы согласны?» — «Ни в коем случае, — сказал Неллу. — Это означало бы, что мы желаем успеха Железной гвардии». — «А какая между ними разница? — спросил Виктор. — Разве не царанисты расстреливали железнодорожников в прошлом году в Гривице? Кстати, вот эта самая обезьяна, которая была министром, танцевала в ту ночь румбу на балу. Все это одна система!» — «Нет, ты не прав, — горячился Неллу. — Одно дело — царанистские вожди, другое — массы. Вы не понимаете тактики Народного фронта». — «Я отлично понимаю тактику, — сказал Дим, — но если легионеры отрежут ему уши, я ни капельки не пожалею».
Над городом сгущались сумерки. Мы долго бродили по бульварам, где пахло прелыми листьями каштанов и жареными мититей, и без конца говорили о том, что все буржуазные деятели одним миром мазаны, все они толстопузые и лживые воротилы, интересующиеся только дивидендами, подрядами, министерскими портфелями и улыбками рыжей потаскухи мадам Лупеску — любовницы короля. Вот эта обезьяна с бриллиантовой булавкой уверяет, что завидует нам, а сам он, между прочим, едет на море загорать и глотать устрицы, запивая их шампанским, в то время как мы будем топать по раскаленному асфальту, есть фасоль с сосисками у Хердана[84] по семь лей порция и проверять на каждом перекрестке, нет ли за нами хвоста.
Пока мы ходили по редакциям, спорили с царанистскими деятелями и придумывали новые формы мобилизации общественного мнения, в Бухарест приехал отец Пауля и в два счета освободил сына из тюрьмы. Мы ничего об этом не знали, пока не увидели самого Пауля, бледного, осунувшегося и страшно сконфуженного, — его привел с собой Виктор на нашу очередную встречу в маленьком сквере на площади Икоаней. При виде Пауля мы все, конечно, разинули рты. У Неллу немедленно вспотели очки.
— Ты откуда свалился, Пауль?
Он покраснел и начал лепетать что-то невразумительное:
— Я не виноват… Честное слово, ребята, я тут ни при чем… Меня вчера освободили, но я не виноват… Это все отец…
— Как так отец?
— Очень просто — дал, наверное, взятку. Я ничего не знал. Вчера, как только принесли баланду, которую они там называют супом, меня вызвали в канцелярию с вещами…
Пауль говорил о своем освобождении из тюрьмы таким тоном, словно случилось несчастье. Вся эта история действительно выглядела чертовски неприятно — остальные продолжают сидеть, а за него папаша дал взятку, и вот тебе, пожалуйста, он свободен. Слушая его рассказ, мы тоже чувствовали себя прескверно. Столько недель мы бились, составляли письма протеста, выпустили две листовки, ходили по редакциям впустую. А тут явился богатый папенька и устроил все в два счета.
— Революционер не оставляет товарищей в беде, — мрачно сказал Неллу.
— Революционер не станет торчать в тюрьме, если есть возможность из нее выйти, — сказал Дим.
Мнения разделились. Неллу продолжал утверждать, что Пауль должен был ждать, пока его освободит солидарность рабочих масс. «Вот как! — сказал Дим. — Чтобы вытащить ребят из тюрьмы, мы бегали высунув язык по городу, собирали подписи, посещали разных проституток на улице Сэриндар — так это или не так? А теперь, когда один из наших товарищей свободен, мы делаем вид, что случилась беда. Он же ничего плохого не сделал. Разве он давал им какие-нибудь обещания? Правда, остальные все еще сидят, но я вас спрашиваю, товарищи, неужели им станет легче оттого, что Пауль снова вернется в кутузку?» — «Да что там говорить, — сказал Виктор, — мы обязаны использовать загнивание буржуазной системы. В общем, я за свободу и по случаю освобождения Пауля предлагаю выпить по маленькой, конечно за его счет». Пауль оживился и забормотал: «Честное слово, до чего же мне приятно снова быть с вами, ребята». Но тут неожиданно взорвался Дим и сказал, что никакой выпивки не будет, Пауль не должен думать, что если он его не осуждает, то это значит, что он согласится воспользоваться треклятыми деньгами папаши-капиталиста. Если у Пауля есть лишние деньги, пусть сразу отдает их в МОПР, и конец делу…