Вероятно, он мог бы обратиться к каким-нибудь дальним родственникам с мольбою о помощи, хотя бы о займе. Но гордость – которая, впрочем, позволяла ему пойти на содержание к женщинам – не разрешала ему превратиться в просителя. Он был последним представителем ветви Корнелиев Сулл, и дальним родственникам не было никакого дела до его бед. Лучше быть никем и ничем не владеть, чем обивать пороги. Ведь он – патриций из рода Корнелиев!
Открывая дверь, он не думал ни о чем. Хотел лишь вздохнуть сырого тяжелого воздуха, развеять тоску. Клитумна выбрала для жилья место весьма странное: населенную удачливыми адвокатами, рядовыми сенаторами и всадниками средней руки улицу в низине так, что отсюда и города не видно, хоть и пролегла она вблизи от центра, от Форума с окружающими его базиликами, лавками и колоннадами. Клитумне нравилось, что район этот сравнительно безопасен – лучше держаться подальше от трущоб Субуры; зато шумные пиршества и гости, забывающие о рамках приличия, часто вызывали нарекания респектабельных соседей: с одной стороны от ее дома жил преуспевающий банкир Тит Помпоний, с другой – сенатор Гай Юлий Цезарь.
Не то, чтобы они видели, что происходит в соседнем доме. Вот одно из достоинств /или недостатков – смотря с какой стороны подойти/ этого типа домов, без окон на фасаде, с садом во внутреннем дворике – перистиле – укрытом от соседских взоров высокими стенами. Однако гости Клитумны не ограничивались ее гостиной и через некоторое время вываливались в этот внутренний дворик, оглашая округу пьяными криками и песнями, что, в конце концов, создало ей славу главного нарушителя спокойствия в квартале.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта. Неподалеку Сулла увидел женщин из дома Гая Юлия Цезаря, которые бодро шли на высоких пробковых подошвах, спасающих от зимней непогоды с вечными лужами подтаявшего снега. Сулла, который направлялся посмотреть на церемонию посвящения в консулы, замедлил шаг и с нечаянной бесцеремонностью мужчины, который привык не сдерживать желаний, представил себе женщин без плотно прилегающих накидок. Жене Цезаря, Марции, дочери строителя акведука Марция, было около сорока… ну, сорока пяти. Неплохо сохранившаяся для своих лет и положения матери четырех детей, Марция оставалась еще стройной женщиной с прекрасными волосами. Но даже в молодости она едва ли смогла бы соперничать со своими дочками. Это были истинные Юлии, светловолосые, обе – красавицы; хотя, с точки зрения Суллы, пальму первенства следовало отдать младшей. Он наблюдал за ними, когда они шли в ближайшую лавку за покупками; кошельки их, насколько он знал, были столь же тонки, как их талии. Сенаторское звание семья сохраняла лишь благодаря строгой экономии. Всадник Тит Помпоний, второй сосед Клитумны, был куда богаче и влиятельнее.
Деньги! Деньги правили этим миром. Без них человек – ничто. Что же удивляться, если человек, дорвавшись до доходного места, тут же начинает набивать кошель, скупать земли, приобретать чины. На политическом поприще для этого необходимо занять пост претора; добьешься этого – всю жизнь можешь жить на дивиденды. Претор, назначенный правителем в провинцию, на целый год станет богом для местных жителей. Может затеять небольшую войну с какими-нибудь варварскими племенами и присвоить себе все золото их вождей, продать в рабство племенных и выручку присвоить. Есть и другие возможности: взяв в свои руки хлеботорговлю, повышать или понижать цены к своей выгоде /и использовать, если нужно, армию для взыскания долгов/; продавать права римского гражданства за надлежащую мзду; иметь свой процент со всех контрактов, заключаемых между Римом и городами провинциальными. Многое, многое может претор…
Деньги! Да где их взять? Где найти столько, чтобы войти в Сенат? Все это лишь мечты, Луций Корнелий Сулла! Мечты!
Женщины тем временем свернули на кливус Виктории. Сулла догадался, куда они направились: на землю Флаккия, где раньше стоял его дом. К тому времени, когда он поднялся по склону холма, приминая увядшую от заморозков траву, женщины уже успели усесться на складные стулья, и дюжий раб-фракиец, сопровождавший их при прогулке, расставляя колышки для небольшого тента, чтобы защитить хозяек от дождя, то и дело усиливавшегося.
Обе Юлии, отметил про себя Сулла, сидели рядом с матерью недолго: только начала она разговаривать с женой Тита Помпония – перебрались к дочерям Клавдия Пульхера, тоже отсевшим от матерей. Матерей их, Лицинию и Домицию, он знал неплохо: переспал в свое время и с одной, и с другой. Не глядя больше по сторонам, Сулла спустился по холму туда, где сидели женщины.
– Какой скверный день, – начал он разговор, склонив голову в приветствии.
Каждая из сидящих на холме знала, кто он такой. Приятели из трущоб считали Суллу таким же, как они сами, но римский нобилитет знал толк в родословиях. Им знакома была его история и история его предков. Одни жалели его, другие, как Лициния и Домиция, были увлечены им как мужчиной, вот только никто помочь ему не хотел.
Ветер с северо-востока доносил запах гари с кисловатым привкусом размокшей золы и пережженого угля. Этим летом весь Виминал и верхнюю часть Эсквилина охватило пламя пожара – самого страшного за всю историю Рима. Пока объединенными силами горожан расчистили от построек широкую полосу, отделив его перенаселенные кварталы Субуры и Нижнего Эквилина и преградив путь огню, почти пятая часть города успела выгореть.
Прошло уже больше полугода, но следы пожара черной незаживающей раной въелись в тело города от лавки Макеллума и почти на квадратную милю; выжженная земля, останки строений, смрад смерти. Сколько людей погибло – не знает никто. Достаточно, чтобы выжившим долго еще не испытывать недостатка в жилье. Поэтому восстанавливался этот район медленно; лишь кое-где виднелись высокие строительные леса – верный знак, что здесь будет новый доходный дом или гостиница, а с ними – и новые доходы для землевладельца.
Сулла был и горд и смущен тем, что его знают, и все же не мог он упустить возможности поставить их в неловкое положение и полюбоваться их смятением.
Мерзкие твари! Интересно, рассказывали ли они друг другу о том, что случилось на пирушке? Едва ли, – решил он. Он бегло осмотрел ряды зрительниц. Прямо перед ним сидела Марция. Нет, только не она – столп нравственности, живой памятник добродетели!
– Ужасная погода стояла всю неделю, – скованно ответила Лициния, уставившись на опаленные холмы.
– Да, – поддержала Домиция, прокашлявшись.
– Я была так напугана, – залепетала скороговоркой Лициния. – Мы жили на Каринее, Луций Карнелий, и пламя подходило все ближе и ближе. Естественно, когда все кончилось, я настояла на том, чтобы Саппий Клавдий купил дом в этом районе. В городе нет места более безопасного на случай пожара, хотя поручиться, конечно, нельзя… И все же лучше жить подальше от Субуры.
– А все-таки это было прекрасно, – Сулла вспомнил, как всю ту неделю он каждую ночь поднимался на верхние ступеньки Лестницы Весталок и смотрел на пожар, представляя себя военачальником над вражеским городом, павшим и разрушенным.