– Ладно, ладно.
Они добрались до задних дверей дома Мария в три раза быстрее, чем обычно. Марий так толкнул дверь, что сверху на них посыпалась штукатурка. Ворвавшись в дом, Марий начал орать на жену и рабов.
– Все готово, – отвечала Юлия, пленительно улыбаясь. – Я так и знала, что ты будешь спешить. Ванна ждет тебя, Гай Марий. Заходи, – улыбнулась она Сулле. – Замерз наверно? Проходи в гостиную, согрейся, а я принесу вино.
– Да, ты права, действительно прохладно. Я привык к Африке. Спеша за Великим, я разгорячился, но теперь чувствую, что озяб.
Она уселась напротив его и наклонилась:
– Что-нибудь не так?
– Женское ли это дело?
– Брось, Луций Корнелий. Расскажи.
– Ты знаешь, Юлия, я люблю людей, и они относятся ко мне хорошо. Но иногда я готов бросить его в Туллантум, как своего злейшего врага!
– Ну и что, – усмехнулась Юлия. – Со мной это бывает тоже. И ничего особенного тут нет. Он – Великий, и жить с ним тяжело. Что он натворил?
– Пришел на инаугурацию в полном триумфальном облачении.
– Им это не понравилось, да?
– К счастью, я увидел, что он даже не смыл алую краску с лица. Эти его брови… После трех лет, проведенных с Гаем Марием, любой, если он не полный идиот, может угадать его мысли по движению бровей. Они так и скачут… Да ты сама знаешь.
– Знаю.
– Я встретил его первым и что-то крикнул по поводу его забывчивости. Тьфу! У меня перехватило дыхание, потому что у него на кончике языка явно вертелось приказание утопить меня в Тибре. Потом он увидел Квинта Цецилия Нумидийца, и только тут сообразил, в чем дело. Ну и ну! Не знаю никого – кроме разве что Публия Рутилия – кто мог забыть, во что одет.
– Хочешь подогретого вина?
– Да, спасибо.
К вину Юлия принесла маленькие свежие булочки:
– Вот, только что из печи. Очень вкусные. Мы все время готовим их для молодого Мария.
– Да, мы как-то ели их с ним вместе, – сказал Сулла, и лицо его засияло. – Ах, Юлия, как вкусно!
– Я тоже обожаю их.
– Хотел бы я, чтоб и Юлилла… – покраснел Сулла.
– Знаю, – мягко отозвалась Юлия.
– Что с ней? Ты понимаешь?
– Думаю, мы слишком избаловали ее. Ты знаешь, отец с матерью не хотели четверых детей. Решили ограничиться двумя мальчиками. А когда появилась я, и вовсе не рассчитывали, что семья пополнится еще. Юлилла же вызвала шок. Мы с ней были так несчастны… Мне кажется, она всегда была живым укором. Особенно отцу и матери: они ведь не хотели ее… Потому ей многое прощалось. Когда у нее заводились деньги, она легко тратила их на пустяки, и ее никогда за это не ругали. Юлилла всегда считала себя центром мироздания, потому что родители ни в чем ей не отказывали. Но, несмотря на это, она страдала.
– Поэтому и начала пить?
– Да.
– И еще эти хлопоты с детьми…
– Да.
На глазах Юлии выступили слезы.
– Что я могу сделать для нее?
– Разве что расторгнуть этот брак.
– Как же, если я собираюсь уехать из Рима – воевать против германцев? И потом, она – мать моих детей… Я любил ее, как никого другого.
– Что ты говоришь, Луций Корнелий! Как можно любить больше или меньше?
Сообразив, что сказал слишком много, Сулла помолчал.
– Я с детства не знал любви и не учился этому искусству. Я больше не люблю ее. Даже ненавижу. Но она – мать моих детей. И пока я не вернусь, она – все, что у них есть. Если я с ней разведусь, она что-нибудь выкинет: сойдет с ума, покончит с собой или сопьется…
– Да, ты прав. В разводе она может навредить детям больше… В нашей семье сейчас две женщины, которые вызывают беспокойство. Я расскажу тебе?
– Да, конечно.
– Вторая – моя мать. Она несчастна, живя с братом Секстом, его женой и их детьми. В основном, потому, что привыкла быть в доме хозяйкой. Они постоянно скандалят.
Сулла молчал.
– Мама после смерти отца изменилась. Я не говорю, что у них с отцом все было гладко, но она привыкла опираться на его ум и опыт. Теперь она становится своенравной и нервной. Гай Марий, увидев, как накалилась в доме обстановка, предложил купить для мамы виллу на берегу моря, чтобы бедный Секст обрел, наконец, покой. Но она сказала, что знает, как ее не любят в этом доме, и что таким образом от нее просто хотят избавиться.
– Ты хочешь, чтобы я пригласил Марцию жить с нами, – произнес Сулла. – Но почему ты не предложила ей это тогда, когда она отказалась ехать на виллу?
– Да потому, что она знала: Гай Марий хочет от нее отделаться. И не собиралась доставлять своим переездом радость жене Секста, – призналась Юлия. – Ты и Юлилла – совсем другое дело. Она не прочь жить с дочерью.
– В самом деле? – удивился Сулла. – Со слов Юлиллы я понял, что ее мать никогда к нам не приходит, хотя и живет рядом.
– Они с Юлиллой не в ладах. Мама однажды взошла на порог, но Юлилла прогнала ее. Но если ты ее пригласишь, Юлилла не посмеет ничего сделать.
Оба усмехнулись. Сулла заметил:
– Похоже, ты хочешь, чтобы мой дом превратился в Тартар.
Юлия подняла брови:
– Тебе-то что? Ты-то, в конце концов, уезжаешь. Сулла окунул пальцы в чашку с водой, поднесенную рабом.
– Благодарю тебя, Юлия, – он чмокнул ее в щеку.
– Завтра увижусь с Марцией и приглашу ее жить с нами. Мои дети, насколько я знаю, воспитаны в любви, и не думаю, что в нашем доме будут скандалы.
– О них заботятся рабы?
– Рабы их только балуют. Мы купили им лучших нянек, но это – всего лишь рабы, Юлия! Детям каких-нибудь греков или кельтов этого бы хватило. Но мои – мои должны вырасти достойными римлянами. Такое воспитание может дать только мать, И не приходится желать для них лучшей бабушки, чем Марция.
– Вот и хорошо.
Они вышли из комнаты.
– Юлилла неверна мне? – спросил вдруг Сулла. Лицо Юлии исказила гримаса гнева и отвращения, которые она даже и не пыталась скрыть:
– Сомневаюсь, Луций Корнелий. Она любит вино, а не мужчин. Ты, как мужчина, считаешь, что это – меньший порок. Я не согласна. Думаю, вино может принести больше вреда твоим детям, чем распутство. Неверная жена помнит о детях и не позволит себе спалить семейный кров. У пьющей же память плоха… Ах, чуть не забыла главное! Дай маме какое-нибудь дело по дому!
Гай Марий величественно вплыл в комнату, облаченный в тогу с пурпурной каймой:
– Идем, идем, Луций Корнелий! Нужно закончить представление до захода солнца!
Они обменялись улыбками и отправились на инаугурацию.
Марий сделал все, что мог, чтобы ублажить италийских союзников.
– Конечно, они не римляне, – сказал он как-то на первом собрании в январские нуны, – но они – самые близкие наши союзники. – Рассуждая о союзниках, он повернулся и посмотрел на Силана: – Сегодня на моем месте мог бы быть любой другой человек. Я просто констатирую факт.
Он сделал паузу, предлагая Силану принять участие в разговоре, но тот застыл в молчании.
– Я просто констатирую факт. И все. Факт, – повторил Марий.
– Ну и успокойся на этом, – устало заметил Метелл Нумидиец.
Марий кивнул и широко улыбнулся:
– Ну, спасибо, Квинт Цецилий! Как же я могу успокоиться, деля консульство с таким выдающимся августом, как ты?
– "Август" и «выдающийся» – это одно и тоже, Гай Марий, – заметил понтифик Метелл Долматийский.
– Прошу прощения, – покорился Марий, – но Сенат открыт теперь и для таких римлян, кто, как я, не годится ни в «августы», ни в «выдающиеся». Кем я был? И чего достиг теперь? Ни я и никто другой не смог бы сделать это без поддержки наших союзников.
Сенаторы зашумели.
– Враги Рима – враги всей Италии! – выкрикнул Скавр.
– Мы живем в окружении друзей, – продолжал Марий. – Они тоже жители Италийского полуострова, но они – не римляне. И не смогли бы достичь такого могущества и величия без помощи Рима и римлян. Италийских народностей очень много, но все их достижения зависят от успехов Рима и римлян. Хлеб на их столах, вино в их подвалах, даже численность их детей – все связано с Римом и римлянами. Когда не было Рима, всюду царил хаос. Полное разъединение.
Когда не было Рима, на севере полуострова правили жестокие этрусские цари, а на юге – жадные греки. Но не кельты и не галлы!