Выбрать главу

Николай I, убрав из армии раевских и сабанеевых, за их грамотность, за характер, внешний вид, выражение глаз, — этот царь постепенно плодил лишних людей, ту общественную категорию, которая была почти совсем неизвестна до 1830-х годов.

Прежде — не было лишних, все были „при деле“, били французов и турок, строили крепости, прокладывали дороги, писали книги, продвигали науку.

Денис Давыдов (один из Сабанеевых), умирая в 1839 году, пророчествовал, что изгнание со службы способных людей добром не кончится, и сказал, что за все расплатится Россия, сотни тысяч ни в чем не виноватых…

* * *

Трагедия Раевского была бы не столь сильна, если б губили его только Аракчеев и ему подобные; куда страшнее и печальнее, что тут постарались и Сабанеев, и Киселев, и Александр I.

Одни далеко не худшие люди съедают других — „хлеба не надо…“.

Владимир Федосеевич Раевский, „первый декабрист“, — человек феноменальной энергии, оптимизма, мужества. Однако, при всем огромном уважении к этим качествам, автор книги не стал бы писать еще одну биографию, удлиняя и без того немалый список печатных работ о „тираспольском узнике“.

Сегодня, в конце XX столетия, для нас, для многих, Раевский прежде всего — участник главного разговора.

О будущем страны; о российском счастье и его цене.

Прислушиваясь к молдавскому диалогу двух поэтов — „Оставь другим певцам любовь“ и „Это не в моем духе, в духе крепости…“; наблюдая, как Сабанеев съедает Раевского, а потом готов просить за него царя, — но поздно…; читая тягостное, безнадежное — „Как истукан немой народ…“, после чего вдруг несокрушимая уверенность, что „Воспрянет он…“, — присутствуя при всем этом, мы легко находим массу российских продолжений, аналогий.

Революционеры, идущие на восстание, глядят как на врагов, в лучшем случае жалеют, презирают сторонников „малых дел“: мы хотим освободить всех сразу и быстро — они же отдают способности строительству заводов, плотин, железных дорог; мы, бунтовщики, знаем, кто друг и где враг, кто эксплуататор и кто эксплуатируется, — у тех же, кто решительно не верит „кровавой цене“ прогресса, — у них, просветителей, вроде бы обе стороны равны, и вот что порою пишется о заговоре, революции:

Падут бесславные удары…Погиб увенчанный злодей.
(Пушкин)
Смеясь, урча и хохоча,Тварь восстает на палача.
(Хлебников)
В комиссарах дух самодержавья,Пламя революции в царях.
(Волошин)

Вспоминается, к слову, история о трех братьях, российских разночинцах, родившихся в 1880-х годах.

Старший — весьма опытный дореволюционный подпольщик, красный командир гражданской войны, один из решительных лидеров индустриализации, коллективизации, — гибнет в 1937-м.

Младший, близкий старшему своими способностями, темпераментом, энергией, сражается за белых, отступает из Крыма, спивается, голодает, умирает то ли в Париже, то ли в Харбине.

Средний же брат — делец, спекулянт, циник (впрочем, только через него кое-какие вести от младшего приходили к старшему и обратно); говорили, что в 1937-м нарочно попался на спекуляции, чтобы просидеть несколько лет по уголовной статье, выйти, уцелеть. Обоих братьев пережил на десятилетия, умер сравнительно недавно…

Еще и еще подобные примеры: в конце 1930-х в камере Казанской тюрьмы эсерка спрашивает разрешения у своих „старших“, можно ли принять что-либо от коммунистки: „старшие“ запрещают…

Председатель ВЦИКа Свердлов и его родной брат, офицер (потом генерал) французской армии Зиновий Пешков, знать не желают друг друга.

Спите себе, братцы, — все начнется вновь,все должно в природе повториться:и слова, и пули, и любовь, и кровь…Времени не будет помириться.
(Окуджава)

Грустно.

Есть ли хоть какой-то просвет в этом „раевско-сабанеевском“ тупике?

Есть, клянемся, что есть!

Он заключается в том, что обе враждующие, друг друга не слышащие стороны — все же не безразличны, не равнодушны, не стары смолоду, но молоды и в дряхлости.

Этого, конечно, довольно мало для оптимизма и энтузиазма, — но все же, все же…

И как тут не вспомнить Андрея Платонова, завершая наше повествование его недавно опубликованной строкой:

„Отчего так хорошо на свете, когда ничего тут нету хорошего и все дела известны?“

Комментарии

1 Арнаут — турецкое наименование албанца.

2 Энергичный полководец XVII века, один из героев Шиллера. (Прим. авт.)

3 Никаких "может быть"! Каждая — шлюха… и т. д. (фр.).

4 Как я скучаю без моей маленькой Каролины (фр.).

5 Жертву моей страсти (фр.).

6 Наследство Раевского. (Прим. авт.)

7 Это и ряд других писем Оксмана к родным и близким цитируются по недавно появившейся интереснейшей публикации М. О. Чудаковой и Е. А. Тоддеса "Из переписки Ю. Г. Оксмана". Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1988. (Прим. авт.)

8 Автор очень благодарен Константину Марковичу Азадовскому, ознакомившему его с перепиской отца.

9 Подразумеваются декабристы — братья Бестужевы и Горбачевский. (Прим. авт.)

10 В письме между прочим мелькает "село Бабель над Днепром, в 12 верстах от Измаила… здесь, в Бабеле, лучше вода". Именно от этого географического названия, по всей видимости, произошла фамилия прекрасного писателя, родившегося 13 июля 1894-го и расстрелянного 26 января 1940 года. (Прим. авт.)

11 То есть с буквальной точностью. (Прим. авт.)

12 Это неверно, но Пушкин следует распространенному преданию (Прим. авт.).\

13 Адамов — командир полка, как раз отставленный Орловым: по Сабанеев знает, что в этом случае Орлов совершенно прав. (Прим. авт.)

14 Подразумеваются, конечно, Аракчеев, Волконский, Закревский и другие петербургские персоны. (Прим. авт.)

15 Павел I, чей труп гримировали для сокрытия страшных увечий.

16 Павел I рассказывал, что ему являлся призрак Петра Великого. восклицавший: "Бедный Павел!"

17 Петр III и Екатерина II. (Прим. авт.)

18 Петр III был племянником императрицы Елизаветы Петровны, а Павел I — внучатым племянником. (Прим. авт.)

19 Подразумевается, вероятно, легенда о разбойничьем атамане Кудеяре, будто бы сводном брате Ивана Грозного. (Прим. авт.)

20 Документ, удостовоциющий офицерский чин. (Прим. авт.)

21 Раевский делает вид, будто он скопировал чужую рукопись "О рабство крестьян", а не сам ее сочинил. (Прим. авт.)

22 Яков Долгоруков — приближенный Петра I, прославившийся смелыми разговорами с царем. (Прим. авт.)