I
Первый
Договорились встретиться в Макдаке на Пушкинской. Это он предложил. Денег на ресторан не было, и вообще.
Он пришел первый, заказал бигмак, колу. Сел у окна. На улице накрапывал дождь. Незнакомые, озабоченные люди сновали туда-сюда. У него была жена, любовница и тот неприятный период в жизни, когда всем про всех известно.
Она сильно опаздывала. Три раза звонила, много говорила. Он уже начал жалеть, что спустя пятнадцать лет согласился встретиться. Зачем возвращаться к старым историям?
— Надежда! Ты?
— Я, Николай Алексеевич.
— Боже мой, боже мой, кто бы мог подумать... — подобные, описанные еще Буниным, встречи пугали его.
Она снова позвонила, сказала, что уже недалеко. Стоит в пробке. «Надеюсь, ты дождешься». Он положил трубку и подумал: «Черт бы её побрал!». Сама его разыскала, сама предложила встретиться. А теперь он сорок минут ждет, как будто без того мало проблем.
Голос у нее был все тот же. «А вдруг она бабища страшная?». Но тут же вспомнил фото на фейсбуке. Не бабища и не страшная. Даже красивая. Но все равно — на фига ему это? А ей?
Он шумно отпил колу. Вспомнил утреннюю сцену дома. Жена в дверях с опухшими глазами. По утрам у неё всегда были узкие глаза. Раньше он ласково звал её «мой япошка». На руках сын. Немой укор. Нет, не немой:
— Опять поздно придешь?
Он не ответил, завязывая шнурки.
— Как смеешь ты вот так ходить с лицом порядочного человека? — спросила она тихо. Сын испуганно смотрел сонными глазками.
Он откусил бигмак, посмотрел на своё отражение в стекле. Лысина со лба, растрепанные кучерявые волосы, грустные глаза, грустный рот. Он не был похож на подлеца, который привез жену в чужой город, чтоб здесь увлечься другой. С непростительной разницей в возрасте. Теперь ему не хватало ни сил, ни денег.
— Привет! — Она стояла над ним. Короткая стрижка, внимательные глаза.
Он улыбнулся. Она беззастенчиво, как ребенок, рассматривала его. Он смутился. Положил недоеденный бигмак на поднос.
— Ну, вот я, — сказал он.
— Ну, вот ты, — весело ответила она.
Села.
— Будешь что-нибудь?
— Я бы кофе выпила.
Он принес ей капучино и маленькое шоколадное пирожное на блюдце. Сел.
— Три сахара. Нормально?
— Да, вполне сладко. Спасибо.
Отпила. Посмотрела на него с улыбкой.
Изменилась. Стала лучше. Красавица.
— Ну, как жизнь? — спросил он.
— У меня?
— Да.
— Нормально. А у тебя?
— Терпимо.
— Ты женат? Встречаешься?
— И то и другое.
— Даже так? — она весело подняла бровь.
— А ты?
— Была замужем. Сейчас живу с мужчиной.
— А есть разница? — пошутил он.
Посмотрела серьезно. Он доел бигмак. Зашуршал, комкая бумагу. Она взяла чашку, поднесла к губам. У нее были ухоженные руки с продолговатыми блестящими ногтями. Он подумал о жилистых, красноватых от воды руках жены. Детские, с заусеницами, всегда перепачканные краской пальцы любовницы.
— Чем ты занимаешься? — спросил он.
— Бизнес-проекты. Руковожу отделом. А ты?
— Художник. Рисую комиксы.
Она улыбнулась.
— У тебя прическа как у Красти из Симпсонов.
— Я и есть долбаный Красти, — он грустно усмехнулся.
Она поддела вилкой кусочек пирожного, положила в рот. Облизала губы.
Поймав его взгляд, смущенно сказала:
— Вкусно.
— Насколько я помню, — сказал он, — я был твоим первым мужчиной.
Она кивнула. Опять улыбнулась:
— Почему был? Ты и сейчас...
Все получилось случайно. Она жила неподалеку от общежития. Он часто у них бывал — приветливая, интеллигентная семья, всегда можно было рассчитывать на ужин. Девчонка была ничего. Просто ничего. Ловил на себе её взгляды. Влюбилась.
Однажды зашел — дома одна. К экзаменам готовится, родители на даче. Сбегал за вином.
Утром проснулся первый. Головная боль от вчерашней бормотухи. Она спала рядом. Крепко. Рот по-детски приоткрыт, и на подушку тянется тонкая, прозрачная ниточка слюны. Он стал одеваться. Она села на кровати. Он, чувствуя себя вором, которого застиг хозяин, натягивал брюки.
— Уходишь? — спросила она.
— Да.
Он не смотрел в глаза.
Потом, встречаясь в университете, улыбался как ни в чем не бывало. Она вымученно улыбалась в ответ. Экзамен завалила. Ходить к ним в гости он перестал.
Потом она стала с кем-то встречаться, он тоже. Со временем забылось, вытеснялось из памяти. А теперь, когда перед ним сидела сильная, независимая женщина, зачем-то вспомнилось.