Не спрашивайте, как возможно составить рекогносцировку банкета, представления не имея о его гостях. Мне этого знать не дано.
Могу лишь сообщить, что сам Дикообразцев предполагал составить эту самую рекогносци… тьфу ты, черт!.. ровку, исходя из того, кто может приехать.
Будучи многоопытным преферансистом, Александр Александрович мог раскладывать и просчитывать и не такие комбинации. Так что не верьте, когда вам твердят, что от карт только вред. Только вред от них лишь тому, кто играть не умеет.
Впрочем, такая нужная ночь прошла. Накатывал день, и был он у Дикообразцева расписан заранее по минутам. Времени наверстывать упущенное не оставалось.
И Александру Александровичу вдруг захотелось невыносимо назад в погасшее виденье. Туда, на крест, под вызывающее тошноту чесночное дыханье до черноты загорелого хозяина сатанинской ухмылки.
Ну что такое, в конце концов, какой-то гвоздь? Пусть ржавый и непомерной длины, пусть! С ним во всяком случае все ясно и просто. А тут…
Сделав над собою такое усилие, что аж в ушах засвистело, Дикообразцев наконец окончательно вернулся в настоящий мир, в свой люкс и в нынешнее безотрадное состояние тающей на солнце льдинки.
Вернулся, и выяснилось, что в номере он не один, что из обитого коричневой кожей кресла у окна трогательно моргает на него местный киновед Слюняев.
Присутствие киноведа озадачило Александра Александровича настолько, что он даже забыл на некоторое время обо всем, только что его так терзавшем.
Слюняев? Этот кроткий, застенчивый вампир — здесь? И, похоже, провел в кожаном кресле всю ночь?
Быть такого не может!
Но было, было, и никуда ты, милок, не денешься, и ни к чему тебе теперь наимоднейшие подтяжки, — как успокаивают европейца гостеприимные африканские каннибалы, предусмотрительно разжигая костер пожарче. На слабом огне гостю, пожалуй, будет неуютно…
Короче, как ни пытался Дикообразцев убедить себя в том, что Слюняев ему только привиделся, киновед сидел себе в кресле, вздрагивал кукольными ресницами и смотрел на исполнительного директора наивными глазами котенка.
Необходимо заметить, что Дикообразцев был от природы человеком очень компанейским, легко и быстро завязывал доверительные отношения с самыми разными людьми, и с подавляющим большинством из знакомых обращался на «ты».
Слюняев же относился к тому во всех отношениях жалкому меньшинству знакомых Дикообразцева, с которым Александр Александрович за долгие годы так на «ты» и не перешел. Что означало одно: киноведу Дикообразцев не доверял и презирал его.
Поэтому провести со Слюняевым целую ночь в одной комнате не согласился бы даже в состоянии глубочайшего алкогольного беспамятства.
Кстати сказать, от спиртного Александр Александрович пьянел слабо. И чтобы прийти в состояние глубочайшего алкогольного беспамятства, ему пришлось бы выпить не меньше, чем выпьют три стройбатовских прапорщика взятые вместе.
Таким образом удивлению Дикообразцева, когда он осознал, что действительно провел ночь в обществе Слюняева, границ не было.
Он просто не знал, что сказать.
И первым заговорил Слюняев:
— Э-э-это когда же я вчера к вам вперся, Сан Саныч? Надо же так надраться! Ничего не помню… Нет, вру!
Помню, что начали мы в обед, с Мазюкиным, в Доме кино… Бутылку какого-то коньяка, будто бы армянского, грохнули, сверху двумя монастырскими избушками полили, — смущенно улыбаясь, вспоминал киновед медленно. — Потом перебрались в Дом интернационализма, где встретили Кружевского. Вы знаете Кружевского, Сан Саныч? Дикообразцев озлобленно помотал головой.
— Правда? — удивился Слюняев. От воскресших вос поминаний его распирало. — Ну, дизайнер с керамичес кого! Высокий такой и сутулый, как рыболовный крю чок наоборот. Нет?.. С ним мы ударили по «абсолюти ку», Кружевский угощал, и зачем-то погнали в «Березо вую рощу»… Кто бы сказал, зачем? — киновед пожал плечами. — В «Березовой роще» встретили страшенную девицу, эдакого гренадера в юбке… А-а-а, вспомнил! — обрадованно шлепнул себя по коленям Слюняев. — У Кружевского с этой девицей встреча была назначена, Вот! Точно!.. Там мы начали с жутко пряного красного итальянского вина, но после того, как Мазюкин на весь зал заявил Кружевскому, что с большим удовольствием затащит к себе в постель козу, чем эту гренадершу, Кру жевский девицу из-за стола выгнал, получил от нее по харе и заказал «Столичной»… Что было дальше… — Слюняев страдальчески наморщился, — хоть убейте, не помню. Как я у вас-то оказался, Сан Саныч?
Змеино усмехнувшись, Дикообразцев сказал:
— От смеси, которую вы вчера приняли, ноги отва литься могут, не то что память пропасть!
Александр Александрович лишь на секунду задумался, прикидывая, что бы такое поязвительнее влупить Слюняеву, но и этой секунды вполне хватило для того, чтобы японский аппарат факсимильной связи желчно зашипел и высунул белый язык, который при ближайшем рассмотрении оказался концом спрятанной в аппарате ленты.
Оторвав «язык», Дикообразцев поднес его к лицу и прочитал напечатанное на нем сообщение.
Сообщение помещалось под фирменной шапкой министерства по делам кино, и в нем говорилось следующее:
«Президентом фестиваля актеров российского кинематографа назначается сэр Девелиш Имп, которому предоставляется неограниченная свобода в определении программы фестиваля.
Сэр Девелиш Имп уже выехал в Тверь автомобильным кортежем и прибудет к 12.00 текущего дня.
Все службы фестиваля, включая исполнительную дирекцию, переходят в полное подчинение сэра Девелиша Импа».
Подписано было сообщение заместителем министра. Тем самым, который курировал фестиваль.
Дикообразцев остолбенел.
И остолбенел настолько выразительно, что неопохмеленный киновед рискнул оказаться рядом с ним и прочитать факсимильное сообщение.
А прочитав, издал вопль индейца, впервые столкнувшегося с белым человеком.
— Сам Девелиш Имп?! — с обезьяньим восторгом, пробившим его до пяток от фигурировавшего в сообще нии имени, воскликнул Слюняев.
Отошедший от остолбенения Дикообразцев поднял на него взгляд, исполненный желчи: — Кто он?
— Э-э-э… — ответа у киноведа не было. Никакого.
Но не успел он удивиться тому, что так обрадовался одному упоминанию имени человека, которого не знал, как четко сформулированный ответ в его голове появился:
— Сэр Девелиш Имп, американец, потомок одной из древнейших аристократических фамилий Европы, счи тается гениальным режиссером, возглавляет всемирную ассоциацию кинопродюсеров. Мультимиллионер, меце нат, семьи не имеет, живет замкнуто, ни на одну церемо нию вручения Оскара, ни на один из кинофестивалей, куда его приглашают постоянно, не являлся.
Оттарабанив без запинки, словно учил текст всю ночь, Слюняев замолк, самому себе изумляясь.
— Вы уверены? — злясь, что вынужден обращаться к Слюняеву вроде как за помощью, раздраженно выдавил Дикообразцев.
Слюняев всплеснул руками:
— А как же, Сан Саныч?! Мне ли не знать, кто такой Девелиш Имп? Это же нонсенс!
— Но если он американец, то почему его здесь, — Дикообразцев покосился на листок с подписью замминистра, — именуют сэром.
И ведь не исчез никуда, не испарился проклятый листок. Вот он, пожалуйте бриться…
— Титул сэра парламент Великобритании присвоил мистеру Девелишу Импу за огромный вклад в развитие англоязычного кинематографа, — снова с неведомо чьей мгновенной подсказки по-пионерски бодро отрапортовал Слюняев, — Значит, он действительно такая важная персона? — обреченно спросил Дикообразцев, прекрасно понимая, что это так.
— Не то слово! — радостно заверил его киновед, сияя глазами. — Девелиш Имп — живая легенда. Авторитет номер один в современном кино. И то, что он к нам приезжает, это сенсация, ну, я не знаю, какого масштаба. Всемирного!.. Я же говорил, что Имп ни на вручение Оскаров ни разу не явился, ни в Канны, ни в Венецию. И вдруг — к нам. Вы понимаете, что это значит?.. Это значит, что наш фестиваль взлетел сразу до уровня «А». Или… или даже выше! Это значит…