- Ну, хорошо, а что еще у тебя есть? В каптерке есть что-нибудь? Я говорю:
- Да, конечно, у меня там целый чемодан книг.
- Ну, идем туда, - забрав мои книги и оставив на тумбочке тетради, он ушел, и с ним же ушли надзиратели.
Что произошло в этот момент, я так и не знаю. Почему он не конфисковал тетради с записями, с переводом “Экзодуса”? Понять до сих пор не могу. Произошло фактически чудо. Одно из двух: он либо принял эти тетради за какие-то советские издания, либо вместо рукописей ему почудился шрифт.
Я радостно заторопился с ним в каптерку, открыл чемодан, сам совал ему в руки книги:
- Вот еще, еще...
В общем, что и говорить, я шел назад в эйфории и полуобморочном состоянии одновременно. Тетради “Экзодуса” уцелели, но вслед за тем мне пришлось искать способ переправить их на свободу.
В ту пору я работал на деревообделочном заводе, где делали футляры для телевизоров. Работал я там художником по дереву. Также мне приносили поврежденные футляры, потому что я умел аккуратно заделывать повреждения на дереве. Из-за этого я работал у стола контролера ОТК. Он стоял с одной стороны стола, я - с другой, и постепенно мы с этим человеком подружились. Это был вольнонаемный мордвин. Бесконечное стояние по 8-10 часов, конечно, вызывало необходимость о чем-то говорить, и он задавал мне вопросы. Постепенно, за много месяцев совместной работы мы с ним подружились, он мне явно доверял. Вначале его вопросы были очень односторонни, постепенно они стали смелее, да и он свободно отвечал на мои вопросы.
И вот, когда приблизился срок моего освобождения, осталось каких-то три недели, и не было возможности перебросить тетради, я начал советоваться с Золей и с Гузманом и с некоторыми друзьями: может быть, отдать тетради этому контролеру ОТК? (Я его имя, конечно, называть не хочу). Все говорили мне: “Ты сошел с ума. Во-первых, он вольнонаемный - значит, завербован КГБ; во-вторых, мордвин, а мордвины нас выдают без всякого колебания. Как во время побега: если обращается кто-нибудь к мордвину, это сразу точная и немедленная закладка. Не сходи с ума”.
Но дело шло к освобождению, осталось две недели. И вот однажды мой сотрудник ОТК говорит:
- Я через несколько дней на работу не выйду, кого поставят сюда - не знаю. Я говорю:
- А в чем дело?
- А я уезжаю в Москву - сдавать экзамены в деревообделочный техникум, поэтому меня не будет несколько недель. Ну я говорю:
- Тогда мы с тобой здесь уже не увидимся, я освобождаюсь. А вот в Москве можем встретиться.
- Да ну! А у тебя нет ли там, где переночевать?
- Есть, конечно, я - москвич.
- Слушай, помоги ты мне, пожалуйста, а то я не знаю, где там остановиться. В гостинице мест никогда нету, да и денег у меня будет не густо.
- Хорошо, я тебе принесу адрес.
Я пришел с работы в барак и подумал, что это - знак судьбы: человек едет в Москву. Я опять поговорил с Золей и Гузманом как участниками перевода (Гузман, кстати, частенько под мою диктовку писал). Они категорически заявили:
- Ни в коем случае не отдавай ему. Я сказал:
- Я не могу, другого шанса у меня нет.
И на следующую ночь, придя на работу, я сказал моему напарнику:
- Слушай, я вот тебе принес адрес, но у меня тоже есть к тебе просьба. Я освобождаюсь уже через несколько дней. У меня написан исторический роман, и мне его надо перебросить домой, потому что когда я приеду, я буду без денег, а если я издам этот роман, смогу получить гонорар, который даст мне средства к существованию. Помоги мне.
Он задумался и сказал:
- Слушай, а там антисоветского нет чего? Я говорю:
- Да нет, это чисто исторический роман, ты его можешь полистать и посмотреть. Никакой он для тебя не имеет угрозы. Это роман, в котором изложены исторические события.
Я, в общем-то, говорил ему правду, потому что когда я делал перевод, то шифровал записи. Например, Галилея называлась в романе “Круглая область”, Кинерет - “Озеро-скрипка”, и т.д. и т.п. И поэтому там израильских названий не было. Но, конечно, любому следователю все было бы понятно через пять минут. Когда я сказал моему сотруднику ОТК, что для него эта книга не представляет никакой опасности, это была, в сущности, чистая правда. В крайнем случае, его бы не допустили больше до работы. Так я ему и объяснил:
- Ты понимаешь, тебя за вынос этих тетрадей могут с работы снять, но у меня другого выхода нет. Сделай это аккуратно - и все будет в порядке.
Подумал он и сказал:
- Ну ладно, неси.
И на следующую ночь я вынес через вахту рабочей зоны эти тетради, что было несложно, и передал их моему знакомому. Мы договорились, что по приезде в Москву он шлет мне телеграмму: “Жду целую тетя Катя”. Эта телеграмма должна была послужить мне доказательством того, что тетради прибыли в Москву благополучно. Я должен сказать, что мы сделали еще одну очень рискованную вещь: перед тем, как отдавать эти тетради сотруднику ОТК, я решил снять с них копии. Об этом просили ребята в зоне:
- Ну, как же это? Уйдет такая книга на совсем отсюда. Ее читать надо и здесь.
И я сделал совершенно опрометчивый, но при этом единственно возможный шаг: я разделил эти тетради на листочки, на пачки по 15-20 страничек каждая, прошелся вечером в субботу по баракам и раздал эти листочки своим друзьям. Это были не только евреи, но и русские, украинцы, белорусы, литовцы, латыши, эстонцы. И каждого я просил:
- За завтрашний день, за воскресенье сними копии с этих 10-20 листков.
И каждый мне пообещал это сделать, потому что я объяснил каждому, что это - книга, и потом он ее прочитает. Я, конечно, не могу вспомнить имена всех тех, кто получил это для распространения, но помню, что там были мой друг-украинец Евген Грицак, литовец Эдвардас Бурокас, украинец Плюта - и никто из них меня не подвел.
Когда появилось у нас два экземпляра “Экзодуса”, то встал вопрос: какой экземпляр отдавать, а какой вывозить за зону? Я решил, что оставлять в зоне экземпляр, написанный многими десятками людей, - это давать “оперу” в руки материал для группового дела, если они найдут этот “Экзодус”.
Уехали эти тетради. Прошел день, два, три. Телеграммы нет. Кончилась неделя. Телеграммы нет. У всех у нас было, конечно, похоронное настроение. Каждую минуту я жду ареста. Золя ходит и нудит:
- Ну, что ты наделал? Что ты наделал?.. Мы собрали евреев и объяснили им, что телеграммы нет, можно ждать ареста и следствия, чтобы они были тоже готовы. В мой адрес начались упреки.
До отъезда мне осталось несколько дней. За два дня до конца моего срока прибежал в барак утром посыльный с вахты и говорит:
- Шифрин, на вахту с вещами.
Стало ясно, что это - арест за два дня за освобождения, что будет новое следствие, и оно связано с “Экзодусом”. Я собрал свои вещи. Быстро разнесся слух по зоне, что меня увозят...
Привезли меня из лагеря №7 за 30-40 километров до станции Зубова Поляна, вывели из вагона и привели в тюрьму. В тюрьму меня передали с моим арестантским делом. Впустили в камеру. Все ясно: новый арест за “Экзодус”.
Остался я наедине со своими мыслями. Расстелил бушлат лагерный на грязных нарах, лег и начал думать о том, какую позицию занять во время следствия, как вести себя. На следующий день, часов в 10 утра открылась дверь, меня вызвали, повели в канцелярию и дали расписаться в том, что я - свободный человек.
Выдали мне справку об освобождении для того, чтобы ехать в ссылку. Когда я получил это, то обратился к капитану, который выдавал мне бумаги, и спросил: “Какого дьявола вы меня привезли из лагеря, чтобы выдать мне это здесь? Ведь всегда освобождали в лагере?” Он сказал: Теперь у нас новый приказ, и всех будем освобождать из тюрьмы, отсюда, в Зубовой Поляне”. Это было что-то новое. Мне “повезло”: я оказался первой ласточкой в этом новом методе освобождения; уж не знаю, скольких седых волос мне это стоило.
Вышел я на улицу через дверь, которую мне открыли из этой тюрьмы. Вместе со мной вышел какой-то надзиратель. Но он не сопровождал меня, а просто вышел и пошел вперед. Потом остановился и сказал: “Ну что, чемоданчик поднести, что ли? Ежели рубчик дашь?” Я сказал: “Давай-давай, неси!” Он взвалил на плечи мой чемодан, в котором были книги, и мы пошли к станции. Я шел за ним и думал: “Ну, вот, еще час назад моя судьба была в руках этого грязного, пропахшего потом солдата, а сейчас он исполняет для меня роль носильщика...”