Днем майор заехал в психушку пообщаться со свихнувшейся телезвездой. Двери и стены палаты были расписаны крестами. Мел лежал на тумбочке.
Панченко сидел на кровати и дрожал.
— Майор Корягин. Будем, Алексей, теперь разбираться, кто вас довел до такого состояния.
Панченко дернул головой, взял блокнот и написал:
«Не надо. Ко мне приходил Тот, кто был с Мариной».
— По-вашему, с Мариной был дьявол, а там где дьявол — полиции делать нечего, правильно? — Корягин подвинул стул к кровати и сел. — Я вашу логику понимаю.
Алексей кивнул.
— Логика железная. Но служба у нас такая, ничего не поделаешь… Как бы с этой Мариной связаться?
Алексей помотал головой, потом написал:
«Тот, кто с ней был — запретил о ней рассказывать».
И передал блокнот Корягину.
— На нет, как говорится, и суда нет. Просто напишите ее телефон и все.
Корягин положил блокнот под руку Алексею. Панченко махнул рукой и сбросил блокнот на пол.
— Ну вот, — Корягин нагнулся и увидел, что на полу под кроватью тоже нарисованы кресты. Большой крест и маленькие кресты. Корягин поднял блокнот.
— Ну что ж… Осталось еще одно небольшое дельце. Минуточку.
Майор ушел и вскоре вернулся с тазом в руках. В тазу плавала тряпка. Корягин взял с тумбочки мел.
— Вы, гражданин, если не ошибаюсь, вот этим мелом изволили кресты рисовать?
Панченко дернул головой.
— Так я у вас его конфисковываю, — Корягин положил мел в карман, потом выжал тряпку и начал стирать кресты.
Алексей Панченко вскочил с кровати, запрыгал вокруг, размахивая руками и мыча.
Корягин продолжал орудовать тряпкой, не обращая внимания на возмущенного сумасшедшего.
— Ну что вы мычите? Вы ложитесь! Вам волноваться вредно… В нашей стране, знаете ли, свобода вероисповедания, а религиозные знаки, которые вы тут изволили начертать — могут оскорблять чувства приверженцев других вероисповеданий… которые тут… хм… лечатся. В этой психушке одних сатанистов, знаете, сколько?
Алексей схватил блокнот и написал телефон Марины.
Майор кинул тряпку в таз, отряхнул руки, вырвал листок из блокнота и положил его в карман.
— Ты странный какой-то, Коряга! — Бывший сосед, друг детства и юности Корягина Бронислав Петрович Мухачев, по детской кличке Бронемуха, или просто Муха, разливал водку по стопкам. — Раньше сам запрещал об этом тебе рассказывать, а теперь вдруг примчался… Сколько лет… я только в общих чертах… и не знаю даже с чего начать… Хорошо… Давай так… мы с тобой с детства ухаживали за Таней. Так? Так… Потом Таня пренебрегла мной и выбрала тебя. Так? Так. Но я тебя простил… Так?
— Давай дальше.
— Потом за Таней стал ухаживать наш общий друг, Сашка Шаповалов. Он тогда такой демонический был, в беретке, с платочком… И Таня пренебрегла уже тобой. Но у тебя не оказалось столько благородства как у меня, и ты Шаповалова не простил. И Таню не простил… Дальше… Шаповалов Таню бросил. Так? Она уехала в Киев, родила там дочку. И его вроде бы тоже не простила. А ты тогда про них обоих и слышать не хотел. И к тому же ты, злодей, переехал, чтобы никогда больше не видеть старых друзей!
— Ты с ней общался потом?
— Какое-то время… Потом как-то — у нее свои дела, у меня свои… Как это обычно… Потом умерла она. Ну, это ты знаешь.
— Да… А дочку как звали? Она с отцом общалась?
— …Я не знаю, чувак. Мы с ним, считай, всю жизнь на одной площадке прожили, я почти все книжки его читал, но что он за человек — так и не понял. Он, помнишь, с детства был странный, а с возрастом… — Петрович махнул рукой.
— А как умер он?
— Ну как умирают в нашем возрасте? Сосуды, сердце… Я тут видеокамеру купил, осваиваю, ходил на его последний творческий вечер. Хочешь посмотреть?
— Давай.
Хозяин взялся готовить технику.
— Ты про этот случай с Панченко слыхал? — спросил вдруг он.
— А что? — насторожился Корягин.
— Я так думаю, они это придумали… Чтобы сковородки рекламировать, скажи? А чего? Сейчас металлурги на подъеме… Дал какой-нибудь сковородочный король миллион долларов. Начальство Панченко вызывает — на тебе 500 тысяч, чтобы ты из страны сдристнул и сидел где-нибудь тихо, как мышка. И вот все думают, что он в психушке, а он в это время где-нибудь на островах!
— Не исключено.
— А ты бы на его месте согласился за 500 тысяч?
— Муха, лучше думай, чего о тебе в некрологе напишут.
— Тьфу на тебя, мусор. Вот смотри: последнее выступление последнего русского писателя, друга нашей юности!