— Я никогда не говорилъ того, чего не чувствовалъ, меня легко было узнать… Я не выношу рисовки и говорю только то, что думаю… Я не боюсь ничьего суда и никогда ни передъ кѣмъ не ломаюсь… И съ тобою я былъ всегда безъ маски, и ты знала, за кого выходила…
И вдругъ, перемѣнивъ тонъ, онъ ласково сказалъ:
— А, въ самомъ дѣлѣ, почему изъ всѣхъ ты выбрала меня?
— Ты сразу понравился мнѣ.
— Чѣмъ же?
— Не знаю, какъ опредѣлить… Кажется, твоими близорукими глазами… Когда тебя представили мнѣ, ты такъ посмотрѣлъ на меня изъ-подъ очковъ, что мнѣ вдругъ стало весело… Да и вообще ты мнѣ сразу сталъ милъ, и не люблю я, когда ты напускаешь на себя это…
— Что это? — спросилъ онъ.
Она не сумѣла ему отвѣтить и только сказала:
— Нѣтъ, нѣтъ, ты другой…
А онъ, взявъ ее за обѣ руки, спросилъ снисходительнымъ тономъ, точно говоря съ ребенкомъ:
— А если я не другой, а именно такой, какимъ кажусь? Что ты сдѣлаешь со мной?
Она молчала.
— Конечно, уйдешь отъ меня? — шутя спросилъ онъ.
Она серьезно и грустно прошептала:
— Да.
Но, видя какъ онъ весь поблѣднѣлъ и заволновался, она, стараясь казаться спокойной и веселой, сказала ему:
— Разскажи мнѣ и ты своей первый романъ.
— Съ удовольствіемъ, — радостно отвѣтилъ онъ, счастливый, что она не придала серьезнаго значенія ихъ разговору.
— Вотъ садись сюда и разсказывай.
Юлія усадила мужа рядомъ съ собой и взяла его руку въ свои.
— Ну говори…
Онъ поцѣловалъ ея руку и молчалъ.
— Что же ты?
— Ты думаешь это легко? весело сказалъ онъ. Надо вспомнить, кто была первая… Я думаю «первый романъ» — это все-таки Маша… Мнѣ тоже, какъ и тебѣ, было тогда пятнадцать лѣтъ… Горничная моей матери разбаловалась, состарилась и ничего не успѣвала дѣлать. Рѣшили взять ей помощницу — подгорничную… Я какъ сейчасъ помню, какъ привели наниматься эту Машу: здоровенную дѣвку лѣтъ двадцати двухъ, пучеглазую, краснощекую… Я уже съ первой минуты не могъ видѣть ее равнодушно… И вотъ…
— Замолчи, замолчи! — испуганно прошептала Юлія и закрыла лицо руками.
1902